Разоблаченная

− Ты − моя. И всегда будешь моей. Ты была моей с тех пор, как тебе исполнилось шестнадцать.

− Что? Что все это значит? − и я думаю о том, о чем говорил мне Логан.

− Я думал, у тебя уже есть ответы на эти вопросы. Мне показалось, что твой драгоценный Логан знает все.

− Не язви, Калеб. − Я ищу глазами любой способ прикрыться так, чтобы не задеть тебя, но ты находишься между мной и шкафом.

В конечном итоге я решаю сдернуть с кровати простынь и оборачиваю вокруг себя, драпируя конец, который остался позади как шлейф свадебного платья. И через некоторое время ты встаешь. С холодным и жестким выражением лица.

− Ты все еще можешь позавтракать.

Ты покидаешь мою спальню, не оглядываясь.

Я иду следом. Все так, как было. Моя книга. Пустой камин, ни телевизора, ни радио, ни компьютера. Моя библиотека, шкаф с моими антикварными книгами и подписанными первыми изданиями. Картины «Портрет мадам Икс», «Звездная ночь». Уголок для завтрака.

Простая белая фарфоровая тарелка, половинка грейпфрута, греческий йогурт со вкусом ванили, кружка чая «Эрл Грей», привезенного из Англии, один квадратный тост из органического пшеничного хлеба с тонким слоем сливочного масла. Я смотрю на еду, и мой желудок урчит. Я хочу яичницу-болтунью с сыром, бельгийскую вафлю со взбитыми сливками и клубникой, утопающей в обработанном сиропе, хрустящий коричневый бекон, белый тост, густо намазанный желе.

Я игнорирую завтрак, который ты мне сделал. Кладу четыре куска хлеба в тостер. Нахожу контейнер с яйцами и нераспечатанный прямоугольник дублинского сыра чеддер. Я принялась готовить яичницу-болтунью, но не уверена, что знаю, как ее приготовить. И все же я готовлю.

Разбиваю четыре яйца в миску и взбиваю их, в то время как греется сковорода.

И меня пронзают воспоминания.

***

Мама стоит у стойки с белой миской в одной руке и вилкой в другой, взбивая яйца плавными круговыми движениями. Музыка наполняет кухню из маленького радиоприемника на стойке возле плиты, гитара и мужчина, поющий по-испански. Мамины бедра покачиваются в такт ритму. Утро выдалось ясное. Биение волн. Я сижу за столом, провожу ногтем большого пальца по трещине в старом дереве и смотрю, как мама взбивает яйца. Жду свою любимую часть: булькающая жидкость шипит, когда она наливает ее в сковороду.

Издалека слышны крики чаек и гремит пароходный гудок.

Мама улыбается мне, накладывает на тарелку сырный омлет, а потом целует меня в висок. Ее глаза лучатся.

− Coma, mi amor. (с исп. «Кушай, любимая моя») − ее голос звучит музыкой.

***

Воспоминания настолько четкие, что я чувствую запах яиц, ее духов, морской соли, слышу крики чаек и гудки лодок. Слезы скатываются по моей щеке, и я прячу их, наклоняясь над миской, когда заканчиваю взбивать яйца. Я выливаю взбитые яйца на сковороду, и от булькающего шипения воспоминания проносятся сквозь меня, заставляя чувствовать, что приготовление этих яиц каким-то образом связывает меня с моей матерью. Простая, но мощная связь.

Я отрезаю щедрый ломоть сыра и тщательно взбиваю яйца, вспоминая о своей маме, омлете и завтраках у моря.

Тост готов, и я густо намазываю масло на кусочки поджаренного хлеба. Когда яичница готова, я кладу ее на тарелку, кладу на нее тосты, беру со стола еще дымящуюся кружку чая и несу завтрак на диван. Я тщательно слежу за тем, чтобы простыня оставалась подоткнутой, прикрывая меня.

Смотришь на меня из кухни, сверлишь взглядом. Но я игнорирую тебя и продолжаю есть свой завтрак.

И пока я ем, вспоминаю записку, что я видела рядом с ноутбуком Логана.

Я справляюсь с едой, отставляю тарелку на кофейный столик и откидываюсь на спинку дивана, потягивая чай.

− Калеб?

Ты идешь ко мне. Усаживаешься в свое кресло Людовика XIV, укладываешь ногу на ногу, стуча кончиками пальцев по подлокотнику.

− Да, Икс?

Ты пытаешься разозлить меня, но это не работает.

− Кто такой Якоб Каспарек?

Бледнеешь, зрачки расширяются, сжимаешь губы в тонкую линию.

− Где... где ты услышала это имя?

− Кто такой Якоб Каспарек? − повторяю я.

Очень нерешительно.

− Никто. Я никогда не слышал о нем.

Я смотрю поверх края своей чашки.

− Лжец.

− Икс...

− Говори мне правду, Калеб. − Я горда даже тем, как звучит мой голос.

− Я говорю тебе...

− Все это ложь, ублюдок. Ты ничего мне не говоришь, кроме этой долбанной лжи! − Я наклоняюсь вперед и ору: − ГОВОРИ МНЕ ПРАВДУ!

Мне кажется, ты потрясен от моих криков и брызжущей ярости.

Я чувствую дикость. Неистовство.

− Только скажи мне эту чертову правду. Расскажи, что случилось со мной. Говори, кто я. Говори, сколько времени я провела в коме. Рассказывай, в каком году произошла эта авария. Опуская тему ограбления, ведь его не было. Говори мне... только... только не молчи, твою мать, разговаривай со мной, Калеб! − Я с рыданиями произношу последнюю фразу. − Мне нужно знать! Почему ты считаешь меня своей собственностью? Почему не отпускаешь? Где Логан?

Смотришь на свои ноги.

− Ты сейчас сидишь и требуешь от меня ответов. Но я тебе ничего не должен. Ничего! − и движешься в сторону двери.