Голос Рэта пророкотал над самой головой Джона:
– Думаешь, колотя одного из тех парней, ты станешь мужчиной?
Джон напрягся под свинцовой тяжестью на спине, не заботясь о том, что это сам король. Лишь одно имело значение, одно лишь чувствовал он – ярость, несущуюся по венам.
– Думаешь, избив этого грубияна, ты войдешь в Братство? Так?
Джон стал сопротивляться еще сильнее. Но крепкая рука схватила его за загривок и впечатала в мат.
– Мне не нужны головорезы. Нужны солдаты. Знаешь, в чем разница? Солдаты думают.
На шею надавили еще сильнее, глаза Джона чуть не вылезли из орбит.
– Ду-ма-ют…
Вдруг его отпустили, и Джон тяжело задышал, – воздух просачивался через рот и прокатывался по горлу.
Дышать. Дышать.
– Вставай.
«Пошел ты», – подумал Джон. Но все же уперся руками в маты. Увы, его дурацкое тельце словно приковали цепями. Он не мог подняться.
– Вставай.
«Пошел ты».
– Что ты сказал?!
Джона подхватили под мышки, и он оказался лицом к лицу с королем. Который был взбешен не на шутку.
Страх пронзил Джона: он осознал, что утратил всякую связь с реальностью.
Рэт обнажил клыки, которые казались такими же длинными, как ноги Джона.
– Думаешь, раз ты не можешь говорить, я тебя не слышу?
Ноги Джона еще некоторое время подергались, затем он был отброшен. Колени подвели, и он снова повалился на мат.
Рэт с презрением посмотрел на него.
– Черт возьми, слава богу, что здесь нет Тора.
«Это нечестно», – хотел закричать Джон. Нечестно.
– Думаешь, это произвело бы на него приятное впечатление?
Джон рывком приподнялся с пола и, шатаясь, встал на ноги, сердито глядя на Рэта.
«Не произноси это имя, – безмолвно сказал он, – Не произноси».
Внезапно в его висках больно закололо. В голове он услышал голос Рэта, снова и снова произносящий: «Торман», «Торман»… Джон закрыл уши руками и попятился, спотыкаясь.
Рэт последовал за ним, подаваясь вперед, имя звучало все громче, пока не превратилось в крик, в безжалостную ритмичную песнь. Затем Джон увидел лицо Тормана, как если бы тот стоял перед ним. Темно-синие глаза. Короткая стрижка под военного. Суровые черты.
Джон открыл рот и закричал. Без единого звука он продолжал кричать, пока не перешел на рыдания. Боль сжимала сердце, и, тоскуя по единственному отцу, которого он знал, Джон прикрыл глаза руками и сгорбился, затем обхватил себя за плечи и заплакал.
Когда он наконец сдался, все исчезло. Его мысли успокоились. Видение пропало.
Крепкие руки обхватили его.
Джон опять закричал, но уже не от злости, а от нестерпимой боли. Не имея возможности вырваться, он вцепился в огромные плечи Рэта. Он хотел одного – чтобы прекратилась боль… Хотел, чтобы ноющее чувство в груди, которое он пытался похоронить глубоко внутри себя, ушло. Его переполняли эмоции, вспомнились все потери и трагические стечения обстоятельств. Внутри его – одни синяки.
– Проклятье, – Рэт нежно раскачивал его из стороны в сторону, – Все, все в порядке, сынок. Черт… побери.
Марисса, почти уже выбравшись из «мерседеса», нырнула обратно.
– Фриц, подожди меня, пожалуйста. Я хочу потом еще съездить в снятый дом.
– Конечно, госпожа.
Она повернулась и посмотрела на черный ход в клинику Хаверса, размышляя, пустят ли ее вообще.
– Марисса.
Она обернулась.
– О боже… Буч.
Она подбежала к «кадиллаку».
– Я так рада, что ты мне позвонил. Ты в порядке? А они?
– Вполне. Они сейчас на осмотре.
– А ты?
– Порядок. Полный порядок. Я подумал, что лучше подождать снаружи, потому что… ну, ты сама понимаешь.
Да, Хаверс бы не обрадовался, увидев его. Возможно, брату не слишком понравится и ее визит.
Марисса посмотрела в сторону черного хода.
– Мать с ребенком… они ведь не смогут вернуться потом обратно?
– Исключено. Лессеры знают об их доме, так что это крайне опасно. И, если честно, там не так уж много о чем жалеть.
– Что насчет хеллрена этой женщины?
– О нем… позаботились.
Нехорошо радоваться чьей-то смерти, но именно это чувство она испытывала. И тут вдруг представила себе Буча на поле боя…
– Я люблю тебя, – выпалила она, – Поэтому не хочу, чтобы ты дрался. Если по какой-то причине я тебя потеряю, моя жизнь закончится.
Глаза Буча расширились, и Марисса поняла, что они уже целую вечность не говорили о любви. Но теперь именно это станет правилом номер один. Ей надоело проводить дневное время вдали от него, чувствовать увеличивающееся между ними расстояние, и со своей стороны она больше этого не допустит.
Буч выбрался из машины, протягивая к ней руки.
– Боже, Марисса… Ты даже не представляешь, что для меня значат твои слова. Мне нужно всегда знать об этом. Чувствовать это.
Он с трепетом поцеловал ее, шепча нежные слова, и, когда девушка задрожала, осторожно ее обнял. Между ними оставалась некоторая неловкость, но это сейчас не имело значения. Ей было необходимо снова почувствовать связь между ними.
Когда Буч немного отодвинулся, Марисса спросила:
– Собираюсь зайти внутрь, ты подождешь? Хочу показать тебе мой новый дом.
Он провел кончиком пальца по ее щеке. В его глазах появилась грусть.
– Я подожду. И с радостью посмотрю, где ты будешь жить.
– Я ненадолго.