Разорванная паутина

Нет сомнения, все эти исследования обогатили зоологию. И все же когда во Всесоюзном институте гельминтологии мне показывали гигантскую коллекцию паразитических червей и видный специалист, немало поездивший по скрябинским маршрутам, объяснял мне, что ученым удалось четко систематизировать все это разнообразие живых существ и что теперь науке доподлинно известны все родственные и генеалогические связи, в которых состоят между собой эти твари, я подумал: а для чего, собственно, нужна такая систематика? Не слишком ли гельминтологи увлеклись коллекционированием и раскладыванием своих трофеев по полочкам? При встрече с Константином Ивановичем я напрямик задал ему этот вопрос. Ученый не удивился. Наверное, ему не впервые приходилось говорить на эту тему.

— Я мог бы ответить вам словами Гёте. «Чтобы не потеряться в бесконечном, — утверждал великий естествоиспытатель и поэт, — ты должен вначале различать, а затем уже обобщать». Но лучше обратиться к личному вашему опыту. Если бы в Институте растениеводства вам показали мировую коллекцию семян, вам, наверное, в голову не пришло бы отрицать ее ценность. И только оттого, что какие-то из сотен тысяч собранных семян смогут в дальнейшем породить полезные растения. Но ведь ботаники собирают и сорняки, растения вредные. Очевидно, они нужны для того, чтобы агрономы хорошо знали, с кем, когда и каким образом они должны бороться. А разве мы, гельминтологи, не следуем тому же примеру? Вас смущает строго разработанная систематика. А разве Менделеевская таблица — не систематика химических элементов? Как может врач или ветеринар поставить диагноз гельминтной болезни, если он не знает, кто эту болезнь вызвал? Едва мы установили положение вновь открытого червя-паразита в зоологической системе, как можем представить и его биологию. Это очень важно, ибо черви-родственники, как правило, имеют и схожие циклы развития. Систематика, таким образом, подсказывает одновременно, как организовать эффективные меры профилактики и борьбы с паразитами.

Кажущаяся теоретичность скрябинских экспедиций не меня одного вводила в заблуждение. Не зная биологии гельминтов, не ведая о страшной опасности зачервления, рядовые медики и солидные ученые долгие годы продолжали утверждать, что поиски паразитических червей, составление «червяковой карты» — забава, не представляющая практического интереса.

В 1923 году в Саратове, после доклада Скрябина на съезде врачей, председательствующий небрежно резюмировал: «Молодой профессор наговорил тут таких чудес, в которые ни один здравомыслящий врач никогда не поверит». А спустя год-другой доктор медицины — терапевт — публично заявил в Одессе, что изучать приемы борьбы с человеческими гельминтами «значит способствовать регрессу медицины».

Гельминтофаунистическая карта, которая так забавляла правоверных медиков двадцатых да и тридцатых годов, пока еще не создана окончательно. Не один десяток экспедиций выедет в дальнюю дорогу, прежде чем мы безошибочно будем знать все о распространении и образе жизни червей-паразитов на каждом клочке нашей земли. Как недостроенное, но величественное здание, карта эта уже сегодня являет будущие свои формы, ибо на ней нанесены целые районы, детально обследованные специалистами, с ее помощью ориентируют свои мероприятия органы здравоохранения.