Разорванная паутина

«Комфортабельно сидеть» Скрябин не позволял не только себе, но и сотрудникам. Один из снимков тех времен изображает палубу парохода, на котором ученые едут к месту очередных исследований. За бортом проплывают живописные пейзажи Верхней Оби, но никто из ученых не любуется красотами природы. Исследователи вытащили на палубу стол, микроскопы, принадлежности для вскрытия животных и прямо в пути занимаются своим обычным делом: ищут гельминтов в теле подстреленных птиц и выловленной рыбы. А когда нет ни того ни другого, обследуют здоровье пароходной команды.

Так работали «на отдыхе». А на месте, когда начиналось обследование животных, людей, водоемов, гельминтологи трудились от рассвета до захода солнца, а подчас и позже. Ни сам руководитель экспедиции, ни его жена и неизменный спутник, Елизавета Михайловна, исполнявшая обязанности препаратора, не пользовались никакими привилегиями. И нередко случалось, что профессор незаметно, чтобы не отвлекать сотрудников от напряженной работы, выносил ведро с отбросами или брался помогать повару. «Без энтузиазма нет ученого», — любит повторять Константин Иванович. Экспедиции были подлинной школой научного энтузиазма.

— Когда меня, студента-третьекурсника, впервые пригласили участвовать в экспедиции, — рассказывает один из видных ныне гельминтологов, — то профессор Скрябин сказал мне буквально следующее: «Вы ничего не заработаете в этой поездке, но зато вы увидите страну, узнаете, как делается наша наука. Впрочем, если вы не собираетесь в будущем стать гельминтологом, не езжайте, не теряйте времени. Найдутся другие, кто будет предан делу, кто станет потом работать с нами всю жизнь».

Таких действительно находилось много. И хотя ветеринарный врач получал всего лишь около 50 рублей в месяц, а о суточных и квартирных в те годы говорить не приходилось, каждую весну профессору предлагали свои услуги десятки специалистов. Их влекла романтика молодой науки, поездки в далекие края, та обстановка сердечности и дружбы, которая связывала всех, кто ездил со Скрябиным.

Жили в экспедициях более чем скромно. Экспедиционные группы останавливались в помещениях сельских школ или сельских Советов. Обед готовили сообща, на паях: так выходило дешевле. За стол тоже садились вместе, без учета табеля о рангах. Шутка и смех во время этих трапез не смолкали ни на минуту. Только однажды за многие годы сотрудники увидели своего руководителя рассерженным. Да и то лишь на минуту. Это произошло за импровизированным обедом, где-то под Великим Устюгом. Из-за нехватки средств ученые в те годы нередко отправляли в общий котел объекты недавних вскрытий: выпотрошенную и досконально исследованную рыбу, птицу и некоторые охотничьи трофеи. Когда очередной дежурный повар приготовился разделать стерлядь, только утром выловленную в Сухоне, Скрябин поинтересовался, какого возраста рыба. Измерить длину рыбы и таким образом установить ее возраст — прямая обязанность гельминтолога-ихтиолога. Но специалист допустил оплошность — рыба измерена не была. Скрябин нахмурился (ничто так не раздражает его, как недобросовестность в научной работе), но через минуту уже хохотал вместе со всеми, когда провинившийся сотрудник побежал за сантиметром, чтобы измерить жареную рыбу прямо на тарелке.

Нелегко давалось ученым право поставить лишний штрих на своей карте. Что только не пришлось пережить этим подлинным землепроходцам на всех широтах и долготах страны! Переворачивались на беспокойной Нижней Тунгуске экспедиционные лодки, тундровая мошка и гнус доводили до вступления тех, кто проводил обследование людей и оленей в районе Югорского шара. На острове Лангр у берегов Сахалина гельминтологам, пожелавшим обследовать и лечить обитателей острова, пришлось вступить в борьбу с шаманом, подлинным властителем маленького народа. Все это было давно, в первые годы революции, но и позже творцам гельминтологической карты приходилось нелегко. Вот лишь несколько строк из отчета 35-й экспедиции, предпринятой летом 1926 года в Туркмению:

«Чтобы объективно представить себе поистине кошмарные условия труда лаборантов, — писал Скрябин, — надо знать, что работа их протекала в небольшом купе вагона, превращенного в копрологическую лабораторию, где на столах и полках было расставлено множество баночек с фекалиями человека… и все это при 60-градусной туркменской жаре. Надо наблюдать подобную обстановку непосредственно, чтобы оценить трудовой героизм этих незаменимых работников».