Разорванные узы

Его взгляд скользит по моему наряду, мои щеки пылают, когда я вспоминаю тот факт, что я выгляжу бездомной, а затем он подходит ко мне, как будто пытается силой ворваться в комнату.

Это срабатывает, я отползаю от него, как будто его прикосновение может обжечь меня, и он плотно закрывает за собой дверь. Замок хлипкий, и он секунду хмуро смотрит на него, прежде чем все равно щелкнуть. У меня такое чувство, что я не уверена, что это сработает, чтобы удержать кого-то подальше отсюда, если они приложат некоторые усилия.

— Целитель проделал достойную работу. Я был уверен, что ты будешь прикована к постели из-за укуса прудовой суки.

Я корчу ему рожу, когда моя задница приземляется на мой убогий матрас. Ему негде сесть, кроме как на кровать со мной, и я могу умереть, если он это сделает. Когда я в последний раз стирала простыни?

Почему меня волнует его мнение о моей дерьмовой комнате и маленьком пятне от соуса на моей толстовке? Возьми себя в руки, Олеандр.

— Она была не так уж плоха.

Прислонившись спиной к двери, он смотрит на меня сверху вниз, скрестив руки на груди, и внезапно я замечаю, насколько он чертовски сложен. Я поняла это, когда он проскользнул между мной и Джованной на вечеринке у Сейдж, но скрип его кожаной куртки, натянутой на бицепсы, сейчас почти непристойен.

Моя связь — это похотливая, голодная сучка в моей груди.

— Она питается страхом. Самые Одаренные идут против нее, совершенно обделавшись, потому что она становится худшим кошмаром, который им когда-либо приходилось переживать. Ты ничего ей не дала, даже после того, как она напугала тебя. Это ненормальная реакция.

Хорошо, значит, это допрос.

Он отличается от грубых команд Норта или язвительных колкостей Нокса. Даже задумчивые, угрюмые взрывы Гейба находятся на расстоянии световых лет от этого спокойного, прямого разговора, и черт возьми, если это не обезоруживает.

Я должен очень тщательно подбирать слова.

— Я никогда не утверждала, что я нормальная.

Если он не перестанет пялиться на меня, я могу просто не выдержать и разрыдаться, как ребенок. Это его дар? Просто доводить людей до полного психического кризиса, потому что я могу подтвердить, что он чертовски хорошо владеет этой силой.

— Я думаю, что ты совершила ошибку, и вместо того, чтобы признаться в этом и загладить свою вину, ты удвоила ее. Тебе следовало довериться нам… что бы ни случилось в той больничной палате, что заставило тебя убежать, ты должна была вместо этого бежать к нам.

Ужас при мысли о том дне, когда я проснулась в той стерильной комнате, словно лед пробегает по моим венам. Если бы я сейчас столкнулась лицом к лицу с сукой из пруда, она бы съела меня живьем, поглощая еду, которую эти воспоминания приготовили бы для нее.

Глаза Грифона прищуриваются, глядя на меня, их ясный нефритовый цвет поражает и обжигает мою кожу. Вся борьба сразу покидает мое тело, отчаяние и ненависть к себе и к аду, в котором я застряла, переполняют меня, пока у меня изо рта не начинает течь. Я бы сказала все, что угодно, чтобы вытащить его отсюда, прежде чем я действительно сойду с ума.

Подступающие слезы почти ослепляют меня, но я не обращаю на них внимания.

— Эти твои мнения говорят мне, что я поступила правильно, и я не жалею об этом. Ты можешь ненавидеть меня сколько угодно, потому что, по крайней мере, ты, блять, дышишь, Грифон. Пожалуйста, уходи, я все еще измотана исцелением и не могу разбираться с этим прямо сейчас.

Глава 15

Я проспала остаток выходных, просыпаясь каждые пару часов, чтобы выпить немного воды и доковылять до ванной, но мое тело в основном отключается, чтобы обработать исцеление, которое Феликс оказал на меня. Это раздражает, но в моем мозгу не остается ничего, кроме необходимости выжить, так что, по крайней мере, мне не нужно думать о маленьком визите Грифона.

В тот момент, когда Гейб появляется у моей двери в понедельник, я чувствую разницу в воздухе между нами.

Я все еще готова ненавидеть его и ругаться, как будто всему миру пришел конец, и это его чертова вина, но он выглядит таким чертовски несчастным и похожим на грустного щенка, даже я не такая уж сука, чтобы пинать грустных щенков.

Пока мы идем через кампус в столовую, он остается рядом со мной, его глаза остры, когда он осматривает все, что нас окружает, как будто он действительно охраняет меня от чего-то. Мои чувства приходят в состояние повышенной готовности вместе с ним, и когда моя связь тянется к его, касаясь его для успокоения, он вздрагивает и смотрит на меня сверху вниз. Я понимаю, я держала его на таком коротком поводке, что он никогда раньше этого не чувствовал, и я молча проклинаю себя за то, что позволилм этому ускользнуть.

Его голос — грубый хриплый, он отвечает на вопрос, который я еще не нашла в себе сил задать:

— Прошлой ночью в одном из закрытых сообществ, примерно в двадцати минутах езды отсюда, были похищены еще три человека. Мой двоюродный брат был одним из них.

Бля.

Мой желудок так сильно сжимается, что, если бы у меня в нем что-нибудь было, меня бы, наверное, сейчас вырвало на его ботинки.

Они приближаются ко мне.