Кажется, ещё секунда, и он сорвёт всю свою злость на мне, но мне удаётся вовремя ретироваться и спрятаться за металической калиткой.
Сомнения зудят во мне, как извилистые черви. К черту мысли! Я все равно ничего не понимаю!
В голову врезаются воспоминания вчерашнего кошмара, и я пытаюсь их прогнать, мотая головой.
Стоит только вспомнить реакцию Луки на Александра Владимировича, как сомнения во мне начинают активно ворочаться, требуя во всем разобраться.
Сейчас ничего в моей голове не клеится и мысль, что я что-то неправильно расценила, не даёт мне отпустить эту ситуацию. И если есть хоть призрачная надежда на то, что бы найти в поступках Паши смысл и понять причину его гнева, то я должна это сделать. Моя бабушка лучше всех умеет разбираться в людях, но неужели в этот раз она ошиблась? Или ошиблась я?
Я знаю, кто мне может в этом помочь, но бабушка вернётся с дачи только через два дня, а я не намерена столько ждать. Поэтому на всех парах бегу к себе в комнату и наспех закидываю в сумку все необходимое.
Глава 22.
Лука.
Утром, придя в зал, первым делом надеваю перчатки и принимаюсь наносить привычные удары, врезаясь кулаками в боксёрскую грушу.
Держу темп и среднюю дистанцию, отрабатывая точность и силу удара, до тех пор, пока в голове не всплывают идиотские воспоминания вчерашнего вечера.
Кретин!
Руки начинают работать быстрее и звуки ударов в пустом зале становятся громче, ударяясь эхом о стены. Увеличиваю темп, частоту и силу, чтобы поскорее сдохнуть и перестать чувствовать то, что творится внутри.
Чтобы перестать думать о том, что сам все уничтожил, лишив себя возможности чувствовать рядом девчонку, о которой не переставал думать все семь лет. Рубанул все свои шансы сделать невозможное возможным, превратившись в чокнутого беса у неё на глазах. Лучше бы я и дальше вспоминал солнечное небо в ее глазах, глядя на фотографию, чем видеть там боль и разочарование, которые вчера сам в них поселил.
Уже ощущаю, как по лбу и вискам ручьём стекает липкий пот, но это меня не останавливает. Выпрямляюсь и с остервенением продолжаю вколачивать кулаки, с хрипом выдыхая из легких воздух.
Проще чувствовать усталость до ломоты, чем боль. Чертовскую боль, которая поселилась в груди, словно из неё вырвали все живое.
Нахожусь в каком-то абстрактном состоянии, где слышу только голос Колокольчика, который жжет вены и делает мою тренировку максимально интенсивной и беспощадной.
«Ты никогда не сможешь справиться со своим гневом.»
Удар.
«Ты создан, чтобы все крушить и ломать.»
Смена рук. Еще удар.
«Только все рушишь.»
И нескончаемая череда, не меня высоты и положения.
Как ты права, Цветочек! Чертовски права. И я только сейчас понял, какой будет дерьмовой эта жизнь без тебя. Только ты меня спасаешь и вытягиваешь из этой зависимости, с которой я живу много лет. С этим гребаным чувством одержимости, с опасным и разрушающим чувством мести, которое никогда не приносило мне радости жизни, в отличии от тебя. Ты мой свет в этом темном мире, который я погасил.
Но теперь ничего невозможно изменить. Нельзя отмотать время назад и исправить ошибки. Эта машина нам неподвластна, даже если забраться на центральную башню и переломать там все стрелки часов.
Перед глазами непонятная пелена, но даже сквозь неё, я краем глаза замечаю, как в зал размашистым шагом входит сын Козыря.
Бросает сумку на пол и роняет свою задницу на край октагон, облокотившись спиной на сетку.
Откинув голову, смотрит на меня какое-то время, а потом резко спрыгивает и ловит руками грушу, которая, как качель, раскачалась от моих бешеных ударов.
— Отец не говорил, что мне придётся тренироваться с психом.
— Что? — хмурюсь и стираю с лица капли пота, возвращаясь в реальность. — В следующий раз рекомендую не подходить так близко, когда я работаю. Может и в лоб прилететь.
— Не кипятись, у меня все в порядке с реакцией! А вот у тебя, видимо, проблемы с головой, — усмехается Тема. — Ты реально не в себе. Только не говори, что все из-за той бабы, к которой ты вчера сразу после тренировки сорвался?
— Не твоё дело!
— Значит, угадал, — смеется пацан и отходит обратно, усаживаясь на край октагона, свесив ноги. — Неужели она стоит того, чтобы так загоняться?
— Сказал же, не твое дело! — срываю с рук перчатки, беру с лавки чистые боксерские бинты и бросаю парню. — На вот. Намотай пока лучше, чтобы костяшки не вылетели.
Ловко поймав, разворачивает их и начинает умело накручивать на пальцы, продолжая доставать меня своим разговором:
— Девушки - вещь переменчивая. Не будет ее - будет другая.
— Разве я похож на того, кто нуждается в советах шестнадцатилетнего сопляка?
— Мне семнадцать, — спокойно поправляет, не прекращая обматывать кисти. — Неудивительно, что мой отец сбился со счета. Хорошо, что хоть имя мое пока помнит.
— Не меняет сути. Я не собираюсь с тобой обсуждать свои проблемы.