Разрозненные страницы

Кто-то просыпается. Я начинаю судорожно расчищать замерзшее стекло своего окошка. Его очищают кусочком плексигласа. Толстый снег тает от нашего дыхания. У меня стекло сегодня не замерзает. Я смотрела все время в окно, искала айсберги. Оказывается, эти неинтересные пузыри на поверхности океана и есть вмерзшие айсберги в проекции (вид сверху).

Опять горы внизу. Хочу увидеть всю панораму, иду в кабину пилотов. Быстро возвращаюсь на свое место: нет, человеку вредно глядеть на такие космические безбрежности. Смотрю в окно. Пусть хоть что-нибудь! Пусть будет видно хоть что-нибудь живое, ведь не над луной же мы летим? И, словно в ответ на мою мольбу, я вижу на берегу океана черную точку. Здесь живет человек, колхозник, промышляет зверя. Здесь его яранга.

Здесь ему не тесно. До Крестов Колымских от него – 1000 километров, до мыса Шмидта – столько же в другую сторону. Сообщение – собаки.

Задремала немного. И вот внизу уже необычайно, феерично плывут под крылом гребни Чукотского хребта. Горы все выше и выше. Мы идем берегом. Вот опять летим над синей, как синька, водой в разводьях ледяных полей. Берег все ближе. И вдруг самолет делает крутой поворот и, как в ворота, входит в ущелье между двумя рядами огромных снежных гор, в бухту Провидения.

Садимся. Зрелище столь величественное, столь прекрасное, что нельзя вымолвить ни слова. Кажется, человек должен склониться перед этим в немом восхищении, упасть ниц, замолчать хотя бы. Куда там! Вот уже бежит приехавшая за нами колченогая машинка, пыхтя и воняя бензином.

Переезжаем с аэродрома на другую сторону бухты. Там мы будем жить. Дорога через залив тяжелая – снежные сугробы, ямы. Не знаем – как довезут арфу?

3 апреля

А мы ни на шаг не приблизились к цели! Получены неутешительные сведения: Северный полюс нас принять не сможет – метеорологические условия не позволяют. Все упали духом. Нам кажется, что сейчас мы от полюса дальше, чем были в Москве. Пролететь столько тысяч километров и не попасть на полюс только потому, что там разворотило ледовый аэродром! Старый треснул и сломался, а новый – еще не нашли.

Вчера были в бане при заводе. Вход в баню через механический цех. Здесь лежат в ожидании починки ковш экскаватора, руль корабля и четыре белые детские кроватки.

В кране крутой кипяток, а вместо холодной воды сторож выдал нам глыбу льда и топор.

5 апреля

Чтобы не забыть, пишу скорее. Сегодня ездили на МЗС (машино-зверобойная станция) «Пловер» и в звероводческий совхоз чукчей. Ехали на собаках. Восемь собачьих упряжек мчались по белоснежной бухте, лежащей, как в чаще, в этих снежных горах. Пейзаж полон дикой прелести, разворачивается перед нами величественной панорамой и будто замыкается позади, за нами.

Собаки бегут со скоростью 10–15 километров в час. Каюры – чукчи с лицами, потемневшими от полярного солнца и снега, как бронзовые скульптуры. Нарты сделаны так, как их делали, видно, первобытные люди, то есть удобно и красиво. Длинные, узкие, легкие, они сконструированы прочно, без единого гвоздя.

Собаки бегут цугом, по две. Одна постромка длинная – к головной собаке, остальные короткие – отходят от нее. Собак тут не кормят, от этого им как будто лучше: они делаются выносливее. У них широкие лапы, чтобы не проваливаться на снежной целине. Нарты управляются толстым коротким шестом вроде лома, которым каюр тормозит и направляет, как рулем, втыкая его в снег между полозьями нарт.

Прибыли в колхоз. Так как времени, как всегда, в обрез, потому что нужно вернуться на концерт в бухту Провидения, мы были только в новой части поселка, где клуб и избы. Яранги находятся в океане, дальше, на косе.

Здесь одна из немногих точек Севера, где куста ри-эскимосы что-то делают из меха и режут по кости. Они живут на этих берегах с незапамятных времен. Раньше выходили на охоту в океан на кожаных лодках, били моржей, иногда даже сражались с китами.

Береговые чукчи и эскимосы некрасивы, особенно женщины, потому что лица их изуродованы цветной татуировкой на носу и на щеках. <…>

Со старыми вековыми обычаями бороться не так-то легко. Мытье раньше у чукчей считалось вообще преступлением. В старину им можно было мыться два раза в жизни: когда родился и когда умирал. Мыли снегом. И человек, попавший в воду и все-таки спасшийся, считался проклятым. Попав в воду, он обязан был тонуть, ибо он уже принадлежал богам.

Наш штурман рассказывал, что один знаменитый полярный летчик вдали от лагеря провалился в полынью. С ним был молоденький чукча, который, увидев его, не обращая внимания на крики о помощи, отошел и спокойно ждал, когда летчик утонет. И только угрозой, что он сейчас же вылезет и застрелит его, летчик добился того, что юноша подошел и, отвернувшись, протянул ему ногу.