Разруха

— Господин Сестримски, я уважаю вас как писателя, — сказал он виновато, — но эта работа не для вас.

Пять месяцев я околачивался на бирже труда, пока измученная жарой, иссохшая и постоянно кашляющая чиновница (подозреваю, больная туберкулезом) ни сжалилась надо мной и ни направила в фирму со звучным названием «Конкуренция и процветание». Интервью длилось два часа, со мной беседовали по-английски и по-русски, я писал под диктовку на компьютере, и наконец, меня выбрали, отказав профессору-географу и бывшей учительнице математики. Меня предупредили, что платить мне будут по минимуму без социального обеспечения. Я покорно согласился.

Странный бизнес «Конкуренции и процветания» состоял в организации самых разнообразных конкурсов — не важно, каких: на лучший дизайн подарочного календаря, якобы заказанного ООН, на лучшее исполнение на волынке по фантомному культурному лжепроекту ЮНЕСКО, на лучший дизайн сети модных парикмахерских, на смену плитки в несуществующем бассейне старой школы, стены которой не знали ремонта лет сто, на место ведущего редактора кабельного телеканала, на пост замдиректора сгоревшего двадцать лет назад государственного цирка… Конкурсы объявлялись публично, в какой-нибудь популярной многотиражной газете, и на них откликались сотни доверчивых простачков. Эти наивные люди приходили в наш офис на улице Ивана Шишмана, доверчиво покупали дорогостоящие бланки и вносили по двести-триста тысяч левов за оформление документов (это было еще до введения в нашей стране Валютного совета, стабилизировавшего курс валют, а тогда из-за инфляции счет деньгам шел на тысячи), чтобы получить право участвовать в столь многообещающем проекте. Через несколько месяцев, когда конкурсанты заваливали нас своими идеями, очумев от бессонницы и надежд, «Конкуренция и процветание» опять-таки публично объявляла, что «в связи со слабым интересом и низким уровнем конкуренции конкурс откладывается на полгода». При желании явившиеся на первый тур конкурса могли снова купить безумно дорогие бланки и внести очередные триста тысяч левов, чтобы участвовать во втором туре. Моя должность называлась «эксперт», на самом деле я выступал в роли мошенника чистой пробы. Меня стала мучить совесть, но куда страшней было то, что шеф норовил во всех спорных случаях прикрыться мной. «Это решение нашего многоуважаемого эксперта», — отвечал он, отсылая брызгающих слюной и кипящих от ярости соискателей ко мне. Я шкурой почувствовал, что в следующем туре озверевшая толпа меня просто линчует, и своевременно сделал ручкой. Мое место заняла вышедшая на пенсию оперная певица с мировым именем.

В том же проклятом для меня году по телевидению демонстрировали сериал «Страсти». Неожиданно мне позвонил бывший литературный критик Бебо Тончев, с которым мы друг друга недолюбливали, теперь он был владельцем издательства «Бронзовый Икар».

— Марти, — раскашлялся он в телефонную трубку, — знаю, что ты сидишь без работы. Хочу предложить тебе позорище, но можешь заработать хорошие деньги.

— Обожаю позориться, — ответил я, — о какой сумме идет речь?

— Ты еще не спросил, о какой работе идет речь.

— Две тысячи долларов, — отрезал я, — и если нужно, я прилюдно оголюсь на площади Баттенберга.

— А почему именно две тысячи? — снова раскашлялся он.

— Столько мне нужно на издание книги.

— И ты, Брут… Книги сейчас не покупают.

Его предложение превзошло мои самые мрачные ожидания, оно было не только отвратительно, но и действительно позорно.

Он хотел, чтобы я написал роман по сюжетной канве сериала «Страсти» под псевдонимом Марко Катани — даже придумал творческую биографию этому «весьма значимому и популярному» итальянскому писателю.

— Что ты умолк, — прокашлял он в трубку, — как ты понимаешь, Марко — это от Марко Поло, а фамилия Катани на слуху, народ запомнил ее из сериала «Спрут».

— Я думаю, — ответил я. Мама, уронив раскрытую книгу на колени, смотрела на меня с надеждой.

— Всем нужно как-то жить.

— Две тысячи долларов, и я твой.

— Ладно, — пробормотал он, — но только наваяешь «Страсти» в двух томах. Это ведь сто серий, будут тянуться весь год.