Разрушение храма

Осталось позади Средиземное море… Прощай, Средиземное море! Я запомнил тебя в ту ночь с тридцать первого декабря на первое января, когда я ушел в четыре часа утра с новогоднего вечера в нашем посольстве. И как я спускался вниз по улице Мар Ильяс к дворцу ЮНЕСКО, и как перелез через ограду городского пляжа, и уселся на какой-то сломанный разноцветный топчан, и закурил, и сидел один-одинешенек на всем пустынном бейрутском городском пляже, спиной к городу, и как я медленно начал раздеваться, а потом медленно пошел к воде, как я упал, Средиземное море, в твой тихо шелестевший прибой и поплыл сумасшедшим баттерфляем через всю эту черную новогоднюю ночь прямо в Грецию, прямо в Афины, на набережную Посейдона, в отель «Лидо», где когда-то, давным-давно, целых две недели назад, номер был со скошенным потолком, а хозяйка принесла на завтрак домашние пирожки и где она, моя жена (тогда еще моя жена), первый раз за четыре года отодвинулась от меня ночью, когда я поцеловал ее…

А на следующий день утром по акропольскому холму бродил среди аккуратных развалин фотограф-пушкарь с большим деревянным аппаратом, и был виден с холма белый королевский дворец с колоннами посреди парка, и трибуны стадиона, и еще какой-то древнегреческий бугорок, похожий на Олимп, с развалинами на вершине и американским радаром над развалинами, и Пирейский залив с одинокой рыбацкой фелюгой под красным парусом.

А когда мы спускались через Пропилеи вниз, на каждой ступеньке лестницы лежал каменный лев с отбитым носом, а около театра Диониса стояло огромное количество легковых машин, и какие-то веселые туристы прыгали на одной ноге по мраморным ступеням театра Диониса, и в эту минуту я почему-то посмотрел сверху на город, и меня очень удивило, что в Афинах почти все дома какие-то очень уж квадратные, как кубики, а крыши домов — ужасно плоские, и, обернувшись назад, я взглянул последний раз на Парфенон и рассмеялся: мне показалось, что все колонны знаменитого храма не разрушены временем, а аккуратно распилены на одинаковые толстые кольца, на эдакие круглые каменные чурбаки, и потом поставлены друг на друга, а сверху накрыты крышей. И мне вдруг стало от всего этого почему-то очень смешно, а может быть, грустно — сейчас уже точно не помню.

…Внизу Альпы. Причудливые узоры из камня, снега и льда кажутся гигантскими метастазами, разрушающими землю… Совсем недавно, полтора года назад, я смотрел вот так же, сверху, из самолета, на Саяны, а потом на хребты и ущелья Якутии, и горы в обрамлении якутских льдов и снегов не казались мне метастазами, разрушающими землю, а казались прекрасной, здоровой и мудрой игрой природы, фантазией природы, укрепляющей землю, украшающей землю. Теперь же…

3

Париж. Орли. Неоновый причал аэропорта. Прыжки разноцветных реклам.

Быстрая езда на автобусе через лиловые предместья. Кафе на всех углах.

Сена. Набережная Анатоля Франса. Гостиница «Пале д′Орсей». Лувр — напротив через реку, чуть наискосок.

Возле конторки портье раздает ключи от номеров.

Моя комната — 563.

Ее — 564.

Его — 565.

Вот так. Она — между нами. Париж начинает все расставлять по своим местам.

Итак, первый раз за всю поездку она будет ночевать в отдельной комнате. И эта комната — между нашими с ним комнатами. Забавно… Но ты же сам хотел этого? Не об этом ли ты говорил с ней в Дамаске? Ты же сам гнал ее к Нему в номер. Ты же сам не хотел жить с ней в одной комнате… И вот это произошло. Чем же ты теперь недоволен?

Поднимаемся наверх, на пятый этаж. Вхожу в свой, 563-й номер.

Она — в свой, 564-й.

И Он в свой, 565-й.

Первое, что сразу же бросается в глаза, — внутренняя дверь. Моя и ее комнаты соединены внутренней дверью. Значит, его и ее комнаты тоже соединены внутренней дверью.

Значит, можно, не выходя в коридор, пройти из моей комнаты в ее комнату.

Значит, и из его комнаты тоже можно пройти в ее комнату, не выходя в коридор. Забавный они придумали для меня сценарий, не правда ли?

Значит, все эти разговоры в Риме о сувенирах для родителей, все это мнимое примирение делалось ею для того, чтобы больнее нанести мне удар в Париже.

Знала она или не знала о том, что он даст ей отдельный номер в Париже? Если знала, тогда все понятно, все ясно! А если не знала? Если это только его инициатива? Если она узнала об отдельном номере только сейчас, вот здесь, около конторки портье, и молча согласилась?.. Тогда это уже что-то новое… Значит, в сценарии произошли существенные изменения, и теперь уже она подыгрывает ему, она танцует под его музыку.

Он идет по коридору. Стучит во все двери. Бодрым голосом приглашает всех на ужин.

— Товарищи, прошу всех вниз, в ресторан. Потом прогулка по городу.

Прогулка… Может, сказать ему сейчас? Первый раз за всю поездку? Что сказать? Собственно говоря, что произошло? Комнаты рядом? Ну, знаете ли, товарищ Курганов, при современном положении с гостиницами…