Уже совсем рассвело. Мглистое январское утро прятало город в туманной пелене. Курганов сделал несколько шагов от собора и вдруг отчетливо увидел коридор пятого этажа гостиницы «Пале д′Орсей», дверь ее номера и Его, открыто, безо всякого стеснения выходящего из этого номера, потому что все теперь уже было в прошлом, все уже произошло, и некого было теперь стесняться, нечего было скрывать.
Курганов зажмурился. Там, около бокового алтаря, была не она, но могла — и даже должна была быть — она… Почему должна? Она никогда не будет считать грехом то, что произошло сегодня в «Пале д′Орсей»… Она никогда не будет считать это грехом, потому что она уже сказала мне, что не хочет быть моей женой…
Вот так, Курганов. Вот гак поступает твоя бывшая жена, вот так она борется за свои желания и страсти. И пока ты здесь, в соборе Парижской Богоматери, разбирался в своих мыслях и наблюдениях, там, на набережной Анатоля Франса, на пятом этаже…
Курганов сжал кулаки. Проклятый храм! Он действительно подчинил меня себе на какое-то время. Он заставил меня забыть о своих земных делах, о том, что там, на пятом этаже «Пале д′Орсей»…
Курганов резко повернулся и открыл глаза. Верхняя правая башня Нотр-Дам де Пари вздрогнула, заколебалась и, качнувшись, беззвучно обрушилась вниз. За ней медленно валилась левая башня… Посыпались стекла из окон и витражей… Осела аркада верхней галереи, рухнула шеренга фигур на зубчатом карнизе, катились по мостовой осколки каменных химер…
Тройной портал Парижской божьей матери опрокинулся, валился, падал на Олега Курганова из туманного небытия морозного январского рассвета…
Курганов тряхнул головой… Нотр-Дам де Пари спокойно, царственно стоял на своем прежнем месте. Осколки и камни падали внутри самого Курганова. Пыль развалин, открывая вид на еще ни разу не виденную, незнакомую местность, тяжело оседала внутри Курганова.
«Нет! Нет! Нет! — молча кричал Курганов. — Я не хочу видеть это мертвое поле, лежащее за руинами моей прежней жизни. Я не хочу верить в то, что это возможно, в то, что это может быть!»
«Да, да, да, — все так же молча ответил он сам себе. — Пыль над руинами твоей прежней жизни осела, и вон за тем мерзлым полем лежит твоя новая жизнь. Надо начинать ее».
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Любите ли вы узнавать всю правду о самом себе? Запомнился ли вам тот день, когда жизнь, «щадившая» вас до этого своей полуправдой, вдруг распрямилась перед вами всей своей беспощадной пружиной и бросила вам в лицо все ваши тайные мысли и настроения, всю вашу подноготную, все ваше душевное подполье, — и сделал все это человек, любимый вами и близкий вам более всех других, — женщина, ваша жена.
Слушая ее, вы еще не можете поверить в реальность всего происходящего, вы просто с интересом наблюдаете за ней — за ее движениями, которые вы все еще любите, за ее лицом, которое вы по-прежнему любите, за ее глазами, которые много раз выручали вас из беды и которые вы все еще любите, за ее фигурой, которая все еще волнует вас (высокая талия, круглые плечи, нежная шея), — и все это вы еще по-прежнему любите, любите, любите!
А она говорит (говорит, говорит, говорит) о том, о чем вы не всегда скажете самому себе (даже наедине с самим собой), о том, о чем она услышала когда-то от вас ночью (шепотом, в благодарность за щедрость и молодость ее тела), она бросает вам в лицо такие слова, которые были доверены ей в минуты откровения, она упрекает вас признаниями, которые были сделаны ей в моменты глубокой духовной близости, — признаниями, в которых вы осуждали самого себя и свои слабости, чтобы еще сильнее укрепить ваш физический и сердечный союз.
Она говорит вслух такие вещи, о которых никто не должен знать, кроме вас двоих, и вы слушаете ее и не слышите ее (не понимаете смысла произносимых ею слов), а только видите ее, только глазами воспринимаете ее, только все еще любите ее, только вспоминаете ее руки, ее волосы, ее плечи и думаете о том, что вот сейчас она кончит читать эти яркие страницы из какого-то увлекательно написанного литературного произведения, отдаленно напоминающего твою собственную жизнь, и все опять встанет на свои места, все опять будет по-старому, по-прежнему, как и было раньше, целых четыре года подряд, — хорошо, тепло, солнечно, счастливо, неизменяемо…
И вдруг словно удар грома поражает вас. То, что говорит она, слышат другие. То, что должны знать только вы двое, теперь знают другие. Вот сидит ее мать. Вот сидит ее отец.
В чем дело? Что это еще за судилище такое? Что она там говорит? Что не любит тебя больше? Прекрасно. Что она не может больше жить с тобой вместе? Отлично. Что она считает брак с тобой разорванным? Замечательно. Просто замечательно… Так, так. Что еще?