Разрушение храма

— Правильно, — снова перебил главный, — не усидел бы ты у них все равно. Не твоя это песня — копаться в грязном белье. А фельетоны — это не только грязное белье, это суды, воровство, взятки, тюрьмы, склоки, доносы, анонимки, канцелярщина, волокита, бумажные джунгли, — одним словом, вся черновая изнанка жизни, все то, что сопротивляется движению жизни вперед, вся та грязь, которая хочет удержать жизнь на своем уровне, не пустить жизнь вперед.

— Кто-то же должен помогать людям освобождаться от грязи…

— Верно. Но для этого нужно иметь свой собственный, большой жизненный опыт. В самом себе нужно многое расчистить. А это, как правило, только с возрастом приходит… И, кроме всего прочего, нужно еще особый душевный склад иметь, этакий фельетонный момент в натуре…

— Он у меня и есть. Я же по профессии — фельетонист. Диплом защитил о фельетоне.

— Ты по профессии герой древней Эллады! — закричал вдруг, вскакивая, редактор. — Ты герой стадиона, заплыва, марафонской дистанции! Ты — дискобол, метатель копья и дротика! Вот ты кто… А кроме того, ты еще и поэт, у тебя душа восторженная и пылкая… Ты в барабан должен бить, в литавры! А ты зажал себя с этими старыми дураками, чулок сел вязать… Ты соло на трубе должен исполнять, а не копаться в пыльных бумажонках, чтобы выяснить, почему поссорились Иван Иванович с Иваном Никифоровичем…

Курганов вздохнул, и тут же захотелось вздохнуть еще раз глубоко и жадно, схватить воздух ноздрями, всей грудью, чтобы лопатки на спине коснулись друг друга.

— Ты думаешь, я тебя тогда на лестнице случайно позвал к себе работать? Как бы не так. Я сначала все о тебе узнал, от младых ногтей тебя изучил. Ты мне вот так нужен! — и он провел рукой по горлу. — Ты же, если по правде говорить, образцово-показательный парень. Положительный герой на все сто процентов. Во-первых, талант — интеллектуальный и физический. Поэт и атлет! Древний эллин. Единство формы и содержания, внешнего и внутреннего.

Олег засмеялся.

— А хочешь, я тебе расскажу, как я тобой первый раз заинтересовался?.. Иду я однажды по коридору и вдруг вижу, из какой-то двери выходит здоровенный малый в синем тренировочном костюме, и четыре белые буквы у него на груди — «СССР». Посмотрел на меня сверху вниз и вроде бы даже усмехнулся. Ну, а я, как всякий невысокий мужичок, обиделся, конечно. Спрашиваю потом у знакомых — что это у вас тут за фитиль такой по коридорам бродит? Объясняют — взяли из университета. А почему, спрашиваю, в костюме сборной команды? Ну как же, говорят, спортсмен известный, Олег Курганов — не слыхал разве? Ну как же, говорю, не слыхал? Конечно, слыхал… Ладно. Проходит несколько дней, сижу я у себя здесь, в кабинете, вон в том кресле, а напротив меня на стене вот эта карта…

Он повернулся и показал рукой на висевшую за его спиной во всю ширину стены огромную политическую карту страны, на которой отчетливо и даже чересчур броско выделялись напечатанные какой-то особой, ярко-красной типографской краской четыре большие буквы — «СССР»: первая «С» стояла около Минска, вторая — около Урала, третья — над Байкалом, а буква «Р» упиралась прямо в Охотское море.

— И вот смотрю я на карту, и, конечно, четыре эти яркие буквы упорно лезут мне в глаза — прямо скажем, не пожалела типография красной краски. И я думаю: а где это я видел совсем недавно такие же четыре буквы? Вспоминал, вспоминал и вспомнил: на тренировочном костюме товарища Курганова, а?

Он откинулся на спинку стула и несколько раз в своей обычной манере коротко и энергично хохотнул. (Курганов вспомнил, какой неудержимый приступ смеха случился с ним в кабинете его бывшего начальника отдела, и тоже улыбнулся.)

— И вот в эту самую минуту, — продолжал главный, — у меня родилась прекрасная идея. Понимаешь, благодаря именно этим четырем буквам на твоем тренировочном костюме… Собственно говоря, тот наш ночной разговор на лестнице, когда я стал звать тебя к себе на работу, был как бы продолжением развития этой идеи…

Курганов слушал редактора с какой-то неясной пока даже ему самому напряженной настороженностью.

— Видишь ли, — говорил тот, сидя вполоборота к Олегу и поглядывая все время на карту, — современное развитие жизни происходит таким образом, что большая часть появившихся в нашей стране, скажем, в последние два десятилетия на белый свет людей родилась в городе. А что означают для человека, родившегося в городе, такие понятия, как, скажем, отчий дом, родные края, земля отцов? Двухкомнатная квартира? Школа, детский сад, ясли? Станция метро или троллейбусная остановка, на которой человек привык сходить?.. Грустная получается картина, не правда ли? Но тут уж ничего не поделаешь, городское происхождение большинства человечества приводит к тому, что физическое ощущение понятия «родина» постепенно нивелируется тиражируется, становится у всех как бы одинаковым, однородным.