Разрушенная любовь (ЛП)

Я последовала за Бенджи в заднюю комнату. Там стояли два черных кожаных кресла рядом друг с другом, а также стол с мягким подлокотником и откидное кресло. Стены комнаты были отделаны красным кирпичом, а на них красовались рисунки в стиле комиксов: жуткая Алиса в Стране чудес, Смерть, Битлджус и собаки из преисподней. С одной стороны, они были мрачноваты, а с другой — по-своему привлекательны.

Я протянула ему эскиз.

— Никаких бабочек и сердечек.

Его губы поджались, но в глазах промелькнуло веселье.

— Отличный выбор.

— Знаю, — сказала я. — И я не пожалею об этом. Жизнь слишком коротка, чтобы тратить ее на то, чтобы больше не быть собой.

Бенджи внимательно посмотрел на нас, переводя взгляд с меня на Хантера. Он кивнул, словно что-то внезапно встало на свои места.

Он перевел рисунок на трафарет и приложил его к моему запястью. Было много классных мест, куда можно было бы набить татуировку, но я хотела видеть ее каждый день, чтобы помнить, через что прошла и куда двигаюсь дальше.

— Готова? — Бенджи держал в руке машинку с иглой, которая неприятно жужжала, словно бормашина у стоматолога.

Я кивнула.

— Абсолютно.

***

— Я в восторге! — я смотрела на свое запястье, широко раскрыв глаза. Всего через час на моем предплечье появилась вечная метка.

— Я могу посмотреть? — Хантер нежно обхватил мое предплечье, разглядывая татуировку. — Тебе идет.

И правда. Черный ворон, расправивший крылья в полете, был мастерски набит на кожу. Тонкие перья, становясь все более детальными, поднимались вверх по руке. Это символизировало освобождение, отказ от прошлого, от старой меня. Дать возможность настоящей Джеймсон взлететь.

Бенджи дал мне инструкции по уходу за татуировкой, обернул ее пленкой, забрал деньги и отпустил нас.

— Рад был тебя видеть, парень, — сказал Бенджи Хантеру. — Когда будешь готов, я закончу с тем, что у тебя на плече.

— Спасибо, — Хантер вывел меня на улицу, в прохладный ночной воздух. Его рука легла мне на поясницу.

— Что у тебя на плече?

Рука Хантера соскользнула с моей спины и нырнула в карманы куртки. Мы шли по улице, направляясь обратно к дому.

— Надеюсь, я когда-нибудь закончу ее, — многозначительно произнес он.

— Почему ты уклоняешься?

— Я не уклоняюсь, — он продолжал смотреть на улицу, на проезжающие машины.

— Тогда скажи мне.

— У меня на плече кое-что… — я наблюдала за его профилем, его голова оставалась опущенной. — Чтобы помнить о Колтоне.

Это имя прозвучало как ледяной душ на настроение и разговор. Огромный слон в комнате вернулся, грохоча и круша всю хрупкую посуду.

Я засунула замерзшие руки в карманы. Мы оба молча продолжили идти по улице. Становилось все более и более неловко. Мы приблизились к дому, где на веранде сидели люди. До нас доносились всплески смеха и приглушенные голоса.

Я чувствовала, как ускользает возможность. Если мы не поговорим сейчас, то не сделаем этого никогда.

— Ладно, с меня хватит, — я резко остановилась, чуть не заставив его споткнуться. — Мы собираемся поговорить о случившемся?

Он поджал губы, глядя на свои ноги.

В это мгновение мое сердце резко заколотилось сильнее. Я даже не знала, что хочу от него услышать. Я не была уверена, чего хочу сама, но уже чувствовала на его губах прощание. Отказ. Шипы страха и печали вонзились мне в сердце.

— Не беспокойся об этом, — мой голос сдавил ком в горле. — Это была ошибка. Мы оба можем забыть об этом.

— Джеймерсон… мы…

— Серьезно, Хантер, — бесстрастным тоном сказала я. — Это понятно. Мой терапевт называет это переносом чувств или как-то так. Мы много пережили вместе. Эмоции накалили, и мы поддались моменту. Это ничего не значило.

Его взгляд метнулся к моему, ноздри раздулись, однако он ничего не ответил. Его молчание ранило сильнее всего. Он молчаливо соглашался, позволяя нам — всему этому — уйти без борьбы.

— Для меня это уж точно ничего не значило, — злость воздвигла баррикаду против него, защищая меня. — Я использовала тебя, потому что мне было грустно, и я скучала по Колтону. В ту ночь я увидела в тебе его. Это было неправильно, и я прошу прощения.

Ложь.

Его лицо было лишено эмоций. Ямочка на щеке дернулась, напрягая челюсть. Он смотрел на дорогу, вокруг нас раздавался звук шин, скользящих по влажному асфальту. Скрежет и хруст.

— Знаешь, чего я боюсь? — сказал он. — Я боюсь, что никогда не вырвусь из тени Колтона. Я брат, который должен был умереть.

Я возненавидела это, когда он сказал мне той ночью, когда мы поцеловались, что даже его родители желали, чтобы это был он. Как можно жить под таким грузом? Это калечит.

— Я не согласна, — я повернулась к нему.

— Ты не хочешь, чтобы Колтон был жив?

— Конечно, хочу! — я схватилась за его куртку. — Больше всего на свете я хочу, чтобы Колтон был жив. Но это не значит, что я не благодарна за то, что ты выжил. Это не нам решать. Его нет. Это ужасно и мерзко. Но ты не можешь чувствовать себя виноватым за то, что выжил. Как ты думаешь, он бы хотел этого? Нет, черт возьми. Это было не в стиле Колтона.

Он стиснул челюсти.

— Я рада, что ты здесь, — тихо произнесла я, опуская руки. — Со мной.

Хантер втянул воздух.