Разрушенная судьба. История мира глазами мусульман

В сущности, и на Западе хватает глубоко религиозных людей, считающих необходимым ставить в центр политики Бога: самые известные из них – евангелические христиане, приобретшие силу в США еще в 1970-е годы. После Одиннадцатого Сентября Тарик Али написал книгу «Столкновение фундаментализмов», в которой предположил, что напряжение между исламом и Западом является по сути религиозным спором между фундаменталистами-экстремистами. Если и так, эти две стороны не представляют противоположные друг другу учения. Христианские фундаменталисты, скорее всего, согласны с мусульманами по вопросу о числе богов; просто для них главный вопрос не в этом. Их дискурс вертится вокруг принятия Иисуса Христа как Спасителя (в то время как ни один мусульманин не скажет: «Мухаммед – наш Спаситель»). Так что спор между исламскими и христианскими фундаменталистами звучит так: «Бог только один!» – «Нет, Иисус Христос наш Спаситель!» И снова перед нами не спор, даже не диалог, а два монолога, словно люди в разных комнатах говорят сами с собой.

Тот факт, что мусульманский мир и Запад, двигаясь разными путями, пришли к одному и тому же событию, имел конкретные последствия. После 2001 года стратеги США действовали, исходя из убеждения, что этот крупнейший теракт современности каким-то образом вписывается в привычную им борьбу национальных государств. В конце концов, никакого иного контекста Европа на протяжении столетий просто не знала. Даже Холодная война свелась к конфронтации между объединениями государств, чьи правительства придерживались той или иной идеологии. Вот почему сразу после Одиннадцатого Сентября администрация Буша принялась смотреть туда, сюда, направо, налево и наискосок, под фонарь и под кровать, словом, куда угодно, только не прямо на террористов – в стремлении найти правительство, которое за ними стоит. Вслед за ним и американские стратеги – а также многие аналитики в западных СМИ – начали искать противника того же вида, класса, типа, из числа тех же стран, с которыми США вели войны в прошлом.

Вот почему после короткого вторжения в Афганистан и преходящей зацикленности на Усаме бен Ладене команда Буша сосредоточилась на Саддаме Хусейне как главном злодее и Ираке как государстве, ответственном за терроризм против западных граждан: стоит, мол, завоевать и «демократизировать» это государство – и чуме терроризма будет положен конец. Саддам Хусейн был пленен и повешен, Ирак полностью оккупирован, хоть и не покорен – но терроризма явно меньше не стало; что ж, тогда стратеги из правительства США переключились на Иран. В зависимости от того, что произойдет там, возможно, настанет очередь Сирии, Ливии, Саудовской Аравии, Пакистана и многих других стран оказаться «пособниками террористов».[102]

Политика США прочно укоренена в западном нарративе: от всех бед в Иране, Афганистане и других проблемных регионах они прописывают демократию и выборы под контролем западных наблюдателей, в полной уверенности, что это лекарство подействует. Стоит успешно провести выборы – и в стране настанет демократия или, по крайней мере, она сделает большой шаг к этому райскому состоянию. Дальше о ней можно не беспокоиться.

Но мне всё вспоминаются выборы, проведенные в Афганистане после того, как талибы бежали из страны. По всей стране люди выбирали делегатов, которые должны будут представлять их на национальном собрании, организованном Соединенными Штатами, чтобы учредить новое демократическое правительство, укомплектованное парламентом, конституцией, президентом и кабинетом министров. Тем летом в Пагмане, городке неподалеку от Кабула, я встретил человека, сказавшего, что он голосовал на выборах. Я никак не мог представить его в кабинке для голосования: выглядел он точь-в-точь как традиционный деревенский крестьянин, каких я немало встречал в детстве – в длинной рубахе, мешковатых штанах, тюрбане и с бородой – так что я попросил его описать процесс голосования. Что именно он сделал?

– Дело было так, господин, – отвечал он. – Приехала к нам пара каких-то городских, раздали листки бумаги и долго-долго объясняли, где и как там ставить галочки. Мы их, конечно, вежливо выслушали: они ведь приехали издалека, так зачем им грубить? Но так-то мы и без этих городских прекрасно знаем, кто наш человек. Галочки мы поставили, как они сказали, но сами-то всегда знали, кто должен нас представлять – конечно, Ага-и-Сайаф!

– А как вы все договорились, что будете голосовать за Сайафа? – спросил я.