Разрушенный дом. Моя юность при Гитлере

Одно из редких достоинств искусства Хорста Крюгера – это то, что на этот вопрос не дается аналитический ответ, а вместо этого читателя непреодолимо оплетает тихий тон его скользящих, парящих предложений, в которых все отчетливее слышится угрожающий, опасный оттенок. Юность в Эйхкампе была гармоничной, надежной, спокойной, но это словно был мир под землей, в царстве теней. Это был мир мертвых. Подростковый период жизни уже почти закончился, так и не начавшись. Именно это чувство охватывает читателя – безнадежность. Нет никакой необходимости в том, чтобы с точки зрения политики, истории и социологии устанавливать причинные связи между потерявшими уверенность гражданами и государственными преступлениями режима Гитлера – и так, если сравнивать с музыкой, становится очевиден этот фальшивый аккорд. И таким образом, нет нужды описывать масштабные катастрофы этих годов, чтобы изобразить опасную тьму, все сильнее опутывающую читателя.

Следует вспомнить лишь четыре таких неожиданных события: с идиллического пригородного вокзала Груневальд, с его прелестной архитектурой, во время большой облавы, которая должна была очистить Берлин от евреев, согнанные вместе евреи были депортированы в Польшу, где их убили. Удаленность вокзала гарантировала то, что это событие не привлечет особого внимания; тем не менее от жителей близлежащих Груневальда и Эйхкампа едва ли укрылось то, что там происходило. Возможно, Хорст Крюгер в то время уже стал солдатом, в любом случае его не было дома, но разве родители не говорили об этом? В доме соседки Элизабет Ланггессер разыгралась трагедия. Она сама, как еврейка, находилась под временной защитой своего христианского супруга, но ее рожденная вне брака, от другого мужчины, дочь Корделия была в опасности. Писательница достала для нее испанский паспорт, но, похоже, убедила дочь вернуть его, когда того потребовало гестапо – вследствие этого Корделию депортировали в Освенцим, и она выжила лишь только благодаря череде счастливых случайностей. Позже Крюгер вместе с Корделией Эдвардсон рассказал эту впечатляющую историю – в «Разрушенном доме» от нее нет ни следа. Затем двадцатичетырехлетний Крюгер был тяжело ранен в битве при Монте-Кассино; он не говорит ни слова об аде этой позиционной войны: о бесчисленных убитых молодых солдатах, о разрушении древних монастырей. И в итоге он также никак не комментирует одновременную смерть его родителей в 1945 году. Что в конце войны привело к их смерти?

Есть некая система в том, о чем Крюгер рассказывает и о чем умалчивает. Совершенно очевидно, что при описании своей юности при Гитлере у него не было намерения изображать себя и своих близких особым образом, как жертв этого режима. Причем это было бы, как говорится, вполне возможно. Он по праву мог бы причислить себя к бойцам Сопротивления. Мечтательная дружба с одноклассником, принадлежавшим к национал-большевистскому подпольному кружку, привела к тому, что он взял на себя службу доставки, не будучи посвященным в большие цели группы; группа распалась, Крюгера арестовали, он отсидел в следственном изоляторе, но через некоторое время его отпустили на свободу. Во всей главе, посвященной этим событиям, прежде всего заметно стремление не изображать собственную роль как героическую; страх, неуверенность и восхищение другом, этим представителем анархистской богемы, – вот что сопровождает его принятие участия в заговоре, а никак не геройство в борьбе со злом.