Разрушенный дворец

– В некоторых случаях – да. – Рид засовывает руки в карманы. – И папа тяжело воспринял эту новость. В том смысле, что он не хотел быть с Брук, но для их ребенка был готов на все. Мне кажется, сейчас, когда он узнал об отцовстве, ему трудно смириться с его гибелью.

Я кладу руку на грудь. Бедняга Каллум!

– Мне так жаль его!

– Мне тоже. Но самое печальное, неважно, кто действительно отец ребенка, – Брук угрожала им только мне, и я по-прежнему единственный, у кого был мотив, и единственный, кого в ту ночь запечатлели камеры видеонаблюдения.

Я закусываю губу.

– Когда пришли результаты теста на отцовство?

– Вчера.

Я сердито смотрю на него.

– И ты решил сказать мне только сейчас?

– Я ждал папу. Но он даже Истону и близнецам пока ничего не сказал. Говорю же, он чертовски расстроен. Но тебе я должен был рассказать. Ведь я пообещал, что больше не буду хранить от тебя секреты, помнишь?

Я испытываю досаду.

– Ты весь день избегал меня в школе, – обвиняющим тоном говорю я.

Рид вздыхает.

– Да, знаю. Прости. Я просто пытался придумать, как рассказать тебе о других вещах.

По спине бегут мурашки.

– Каких еще других вещах?

– Слушание по моему делу назначили на май, – признается он.

Я вскакиваю с кровати.

– Через целых шесть месяцев?!

Рид мрачно улыбается.

– Гриер говорит, что у меня есть конституционное право потребовать безотлагательного судебного разбирательства.

В животе все словно переворачивается.

– Скажи, что парни Каллума что-нибудь нашли! Они же разыскали меня, в конце концов!

– Ничего. – На лице Рида ни проблеска надежды. – Они ничего не нашли.

Он на секунду умолкает.

– Гриер говорит, что я могу не выиграть.

Я начинаю ненавидеть каждое предложение, которое начинается со слов «Гриер говорит…».

– И что теперь?

Слезы жгут глаза, и я пристально рассматриваю ковер. Зачем добавлять к мукам, которые я слышу в его голосе, еще и свои переживания?

– Он хочет, чтобы я признал себя виновным.

Тут я уже больше не в состоянии сдержать стон отчаяния.

– Нет!

– Это двадцать лет тюремного заключения, но команда окружного прокурора будет рекомендовать десять. Из-за того, что тюрьмы переполнены, Гриер говорит, меня могут выпустить лет через пять. Я думаю, мне стоит…

Я подлетаю к нему и закрываю его рот своей рукой. Я не хочу, чтобы он произносил это вслух. Если он скажет, что собирается заключить сделку со следствием, оставить меня, я ничего не смогу сделать, чтобы заставить его передумать. Поэтому я притягиваю его голову к себе и прижимаюсь к его губам своими, заставляя его молчать единственным способом, который знаю.

Рид приоткрывает рот, и я иду на штурм, используя любые доступные средства: язык, губы, руки – все что могу.

– Элла, остановись, – стонет он.

Но если у Рида и есть какая-то слабость, то это я, и мне ничего не остается, как безжалостно воспользоваться этой уязвимостью.

Мои руки в его штанах. И вот я уже стою перед ним на коленях, вбирая его член целиком в рот. Глядя на него снизу вверх, я бросаю ему вызов остановить меня прямо сейчас.

Чего Рид не делает. Наоборот, он проталкивается все глубже, стонет, а потом поднимает меня и бросает на кровать.

Сама я уже изнемогаю от желания.

– Этого ты хочешь? – рычит он.

– Да, – яростно отвечаю я, обхватывая его ногами за талию. – Докажи, как сильно меня любишь.

В его глазах вспыхивает вожделение. Может, он и хотел поговорить, но теперь совершенно позабыл об этом.

Когда мгновение спустя он входит в меня, я жду наслаждения, которое прогонит грусть, но боль не отступает. Она наполняет мое сердце, и даже его сильное тело, вжимающее меня в кровать, не в силах вытеснить ее.

Он занимается со мной любовью исступленно, неистово, как будто думает, что это последний раз, когда мы вместе. Его тело врезается в меня с силой, глубоко, и я уже не могу дышать. Но во мне столько же бешеной страсти. Мои ногти вонзаются в его плечи. Мои ноги сжимают его талию. Какой-то крошечной частичкой сознания я чувствую, что люблю его так сильно и буду любить так долго, что смогу удерживать его рядом с собой вечность.

Когда молния пронзает мое тело и блаженство наконец-то берет верх над болью, я забываю, почему злилась, и позволяю волнам наслаждения унести меня прочь.

Когда я опускаюсь с небес на землю, вспотевшая, но не насытившаяся, то снова тянусь к нему, желая лишь одного – остаться в этом чувственном забытье, где существуем только Рид и я. Но, в отличие от той ночи после матча, Рид отодвигается от меня.

– Элла, – нежно говорит он, проводя рукой по моему свитеру, который я даже не удосужилась снять, – мы не можем решить все проблемы сексом.

Задетая его словами, я резко отвечаю:

– Ну извини, что мне хотелось быть ближе к тебе.

– Элла…

Я сажусь и тут понимаю, что вся нижняя часть моего тела голая. Наклонившись, я хватаю с пола джинсы и натягиваю их.

– Если ты так хочешь, чтобы тебя упекли за решетку на двадцать лет, то почему мне нельзя получить весь свой секс сейчас? Потому что потом меня будут согревать только мои воспоминания.

Рид кусает губу.

– Ты собираешься ждать меня?

Я непонимающе смотрю на него.

– Конечно. А что мне еще делать?