Разрушитель кораблей

Да, она здорово им насолила этим трюком с койволками, и никто его не предвидел. Но потом Армия Бога устроила на них засаду и расстреляла их из пушек девятьсот девяносто девятого калибра, и в этом не было ничего личного. Если они сами поймают крестоцеловальщиков, то нашинкуют их и скинут в канал, и в этом тоже не будет ничего личного.

Но лейтенант сходил с ума из-за этой девки. Он отдавал дикие приказы, и Ошо нервничал. Ему не нравилась эта еле ползущая баржа с обдолбанным получеловеком и злым лейтенантом, потому что лейтенант в таком состоянии мыслил не слишком ясно. Не видел всю картину целиком. И все из-за девки.

Ошо посмотрел на нее. Он никак не мог решить – может быть, он злится на нее потому, что она воображает, что он ей должен, раз уж она спасла его от койволков? Но это же полный бред. Она сама натравила этих койволков, так что, сколько бы раз она его ни спасла, это просто справедливо.

Нет… он злился, потому что она проникла в Затонувшие Города, чтобы спасти своего парня.

Она зовет его Мышом. Она пробралась сюда. И именно поэтому Ошо хотелось пристрелить ее прямо здесь.

За ним никто никогда не придет.

Осознав это, Ошо затаил дыхание. Кашлянул, но вышел почти всхлип.

Регги и Ван обернулись. Ошо посмотрел на них с каменным выражением лица, но где-то внутри из него словно кишки вынимали.

Никто не придет за ним. Их бросили в беде, его и дядю. Ни мать, ни отец, ни брат, ни дюжина людей, которых он звал друзьями в маленьком городке на побережье, – никто не искал его, никто не старался его вернуть. Его просто отпустили. Вот в чем разница. А эта однорукая девка не побоялась.

Ошо мрачно на нее покосился. Вот куда приводит верность, ясно?

Тупая сука. Никакого инстинкта самосохранения.

Она все это заслужила.

39

Маля мутными глазами смотрела на мир вокруг себя. Опиаты не то чтобы изгнали боль до конца, но сделали ее неважной. Она все еще раздражала, но несильно. У Мали осталось всего четыре пальца.

Четыре из десяти – не так уж плохо.

Прямо как тогда, когда ее поймала Армия Бога и отрезала правую руку. Все было точно так же. Для них она не человек. Все точно так же.

Вот только в прошлый раз Мыш пришел спасти ее. Она сильно сомневалась, что это повторится.

Маля повернула голову, пытаясь найти Мыша. Кто-то ее пнул. Лейтенант Сэйл обернулся на шум, и Маля замерла. Она не хотела показывать ему, как ей страшно, но не справилась с собой. Она была в панике. От одного его взгляда Маля впадала в дикий животный ужас, как мышь, на которую смотрит пантера. Ей хотелось только одного – чтобы Сэйл на нее не смотрел. Лейтенант долго не отводил от нее серых глаз, обещающих новую боль. Наконец он отвернулся. Маля лежала навзничь, пытаясь успокоиться. Отрезанный палец тупо ныл.

Она лежала на куче меди и прекрасно видела проплывающие мимо дома. Потом она увидела небо. Они вышли на открытое пространство, в огромное прямоугольное озеро. По берегу брели рабы, таща баржу вперед. Она слышала плеск воды. Она заметила белый монумент, вздымающийся к знойному небу прямо из центра озера. Мраморный монолит, местами пожелтевший и потрескавшийся, но все еще прямой и гордый.

Баржа заскрипела, когда мужчины и женщины на берегу налегли на веревки. Они пели и тянули. Они были штатские. Или рабы. Или просто руки, ноги и потные спины.

Маля отдала бы оставшиеся пальцы, лишь бы оказаться среди них.

Солдатики теперь стояли и смотрели вперед.

– Вот он, – сказал один из них.

Все остальные вытянули шею и заговорили.

– Дворец.

– Ну он и огромный.

– Видишь полковника?

– Ты что, идиот? Он, по-твоему, там стоит и ждет не дождется, когда ты на него поглядишь? Он ведет войну.

Дворец, дворец…

Маля подняла голову и увидела гигантское мраморное здание. Дворец. Целиком мраморный. Из озера к нему поднимались ступени. В центре парил купол, едва не касающийся неба, а два мраморных крыла раскинулись шире, чем весь Баньян. Здание украшали величественные колонны и сложная резьба, на которую, должно быть, ушли годы.

Насколько Маля видела, дворец выглядел еще хуже, чем в прошлый раз, когда отец водил ее посмотреть на орлов и знамена давно погибшего народа.

В одно крыло, кажется, стреляли, так что фасад весь крошился. Мусорщики потихоньку растаскивали обломки мрамора, люди и мулы тащили прочь куски разбитых стен, и спины их блестели под палящим солнцем. Сначала они поднимали мраморные блоки, потом ставили на салазки, чтобы спустить по разбитым мраморным ступеням к воде, где их грузили на баржи.

Неподалеку от горы обломков стоял целый ряд древних статуй, мраморных и бронзовых, заодно с другими старыми предметами. Это напомнило Мале склад ее матери, разве что вынесенный на солнце. Полдюжины человек в опрятной одежде прогуливались среди товаров, изучали статуи и картины, приседали, чтобы рассмотреть поближе мозаики, гладили столешницы из красного дерева и стулья с изогнутыми ножками, то и дело поправляя узкие галстуки и обмахиваясь шляпами, подходящими к светлым тропическим костюмам.