Разрыв

Зато я нашла давно пропавшее хрустальное ожерелье, которое отец подарил мне на шестнадцатилетие, мой любимый диск Майлса Дэвиса, ключ для патрона электродрели, дискету с утилитами «Нортона», детсадовскую фотографию Пита и мои любимые кожаные перчатки. Еще мы нашли целую стопку «Плейбоя». За шесть лет. Если бы это был единственный тайный грех моего мужа, я была бы в шоке. Но по сравнению с тем, что я знаю об этом человеке, спрятанный «Плейбой» просто цветочки. Я только покачала головой и рассмеялась.

Эдди спит на кушетке. Несмотря на недавние разглагольствования о радостях спонтанного секса, сегодня вечером я была не в духе. Хотя могла бы всласть пользоваться безнаказанностью — теперь терять нечего. Но не было ни малейших признаков возбуждения. Может быть, прозак так действует, а может, то, что Эдди стал вести себя в моем доме чересчур вольготно. Ходит в одном белье, пьет сок прямо из картонного пакета. Чувствует себя как дома. Мне хотелось, чтобы он убрался куда-нибудь. Когда Эдди начал стягивать с меня одежду, я посоветовала ему вернуться к жене.

— Не могу, — сказал он. — Жена думает, что я в Чикаго. На конференции.

— Озеленители ездят на конференции?

Тут зазвонил телефон.

— Позовите моего мужа, — потребовали на том конце провода.

Я застыла.

— Слушайте, я знаю, что он у вас. Позовите его.

Ну и что я должна была ей сказать? Что ее муж не может взять трубку — он слишком занят, уговаривая меня лечь в постель?

— Простите, с кем я говорю? — уворачивалась я.

В трубке был слышен детский гомон.

— Не морочьте мне голову, миссис Райан, — отрезала она. — Я видела у вас на дорожке след его автомобиля, понятно? А теперь позовите моего мужа к телефону.

Она говорила громко, Эдди все слышал.

«Нет! Меня нет здесь! Скажи ей, что меня здесь нет!» — отчаянно жестикулировал он.

Я положила трубку. Потом снова сняла ее, длинный гудок сменился коротким, потом перешел в тревожный скрежет и наконец в блаженное молчание. Эдди прошелся пальцами по моей руке, потом по груди.

— Давай, Вэл, — подмигнул он. — Представь, что мы на конференции в Чикаго. Я буду похотливым делегатом, а ты хорошенькой горничной.

Он был теплый, растрепанный, в мятых трусах-боксерах. Возня на кушетке казалась неплохим развлечением. Эдди потянул меня к себе и поцеловал в губы — сперва легко, нежно, потом все сильнее. Жестко стиснул сзади за шею. Я попыталась вырваться, но тиски только резко сжались. Стало трудно дышать.

— Полегче, — прошептала я.

— Не-ет, — буркнул он и прижал меня к стене.

Я испугалась. Внезапно вспомнилось, как однажды я взяла из приюта тощую, бесхозную немецкую овчарку. Когда мы с псом остались одни в квартире, я вдруг поймала на себе его взгляд, в нем горело глухое раздражение. Тогда я спала с тщательно запертой дверью в комнату и на следующий день вернула собаку в приют.

— Ты, наверно, не в духе, — наконец сказал Эдди, вытирая ладонью рот.

Сейчас, глядя ему в глаза, я видела точно такое же раздражение.

— Денек был еще тот! Я чертовски устала, Эдди. — Мой голос дрожал. — Понимаешь?

— Ну, ладно. — Он пожал плечами и потянулся за пультом телевизора.

На сегодня все.

В.

22 января

Когда я проснулась, Эдди уже ушел. Я поняла, что между нами все кончено. Вздохнула с облегчением. Точнее, от счастья. Интересно, это мое собственное настроение или действие прозака? И можно ли теперь отделить одно от другого?

Поехав в Вислейский лес забрать Пита, я обнаружила его возле коттеджа сидящим на рюкзаке. Правая рука была плотно забинтована и напоминала большой белый чупа-чупс. Он обжегся о горячий котелок и после этого почти ничего не мог делать. Остаток выходных пропал.

Я зашла в коттедж, чтобы поговорить с кем-нибудь из старших. Мне попалась Линетт Коул-Чейз, которая как раз стала одной из помощниц начальника бойскаутской дружины. В полной бойскаутской форме: дурацкая рубаха цвета хаки, горло обмотано клетчатым платком, голубая кепка и такие же брюки — похожи на форму водителей автобусов.

— Почему вы мне не сообщили? — спросила я.

— Мы пытались. — Линетт заглянула в блокнот. — В 19.00, в 19.03, в 19.05, в 19.07 и в 19.10. Телефон был занят. По уставу дружины мы обязаны отмечать в журнале все телефонные звонки, сообщающие о чрезвычайных происшествиях. Можете мне поверить, это происшествие было из ряда вон выходящим. Пит очень мучился. Мы всю ночь пытались вам дозвониться.

Я чуть в обморок не упала. Я же сняла трубку после звонка жены Эдди! Никакими словами не высказать вину и боль, которую я испытала тогда, да и сейчас испытываю.

— Бедняжка! — донесся голос Линетт. — Мы пекли картошку, он даже не мог чистить ее из-за больной руки.

Заглянула в ее благообразное лицо. Сейчас на нем читалось огорчение. Удавить бы ее этой идиотской шейной косынкой!

Усадила Пита в джип, сунула диск в магнитолу, надеясь поднять настроение. Пит смотрел на меня в зеркало заднего вида.

— Почему ты не подошла к телефону? — спросил он.

Я чуть не заплакала.

— Солнышко, я не знала, что ты мне звонишь. Я случайно сбила трубку с рычажка, и всю ночь телефон был отключен. Прости меня.