Разрыв. Этот длинный, длинный день

О гарнизоне забыли, да так, что полковник уже стал подзабывать, когда получал в последний раз полноценное жалованье с полагающимися "северными", пайковыми и прочими надбавками. Правда и тратить его тут было негде - единственный магазин на весь поселок прекратил свое существование еще в начале девяностых. Но и это жалованье он зачастую полностью тратил на закупку у появлявшихся в бухте, от случая к случаю "купцов" дополнительного питания для солдат, очень просто объясняя свой поступок: " Кормить их надо, желторотиков. Вон у них какие цыплячьи шеи". Вот из-за такого отношения к своим подчиненным его и любили солдаты. Любили не из ложной любви, как к начальству, а как родного отца, что не жрал втихую от солдат свою офицерскую пайку. В общем, отношения командира со своим гарнизоном носили почти панибратский характер, не переходя, однако, за рамки уставных отношений. И не раз слыша за спиной, как его зовут Митричем, он только отмахивался, улыбаясь: "А что?! Митрич и есть! Седьмой десяток уж разменял, почитай". В основном, оставшиеся могли теперь только рассчитывать на раз в месяц приземлявшийся на местную полосу старенький и от того дрожащий, будто в постоянном ознобе Ил-18 из полярного авиаотряда, привозивший сублимированные продукты, почту и спирт "для протирания оптических приборов", которых, кстати, давно уже и не было. От подобных государственных, а отсюда и житейских неурядиц (через пять лет после закрытия полигона, жена полковника не выдержала и, плюнув на все, уехала к детям, которые к тому времени уже были студентами, в Воронеж). Митрич впал в состояние перманентной депрессии, кою на Святой Руси издавна лечили исключительно горячительными напитками. Впрочем, к чести супруги полковника она все это время не переставала поддерживать с ним контакт и с завидной настойчивостью звала "непутевого" мужа к себе, с обещанием всяческих "плюшек" в виде остро нуждающихся в мужском воспитании внуков. Митрич охотно отвечал на тщетные призывы супруги цитатами из великих предков, но при этом почти десять лет ежедневно напивался в лоск. Однако даже в таком неудобоваримом состоянии службой не пренебрегал, и каждый день, хоть иногда и на карачках, но аккуратно являлся к утреннему поднятию флага. А если по какой-то причине был не сильно пьян, то мог запросто сорваться среди ночи ради проверки постов и "секретов". Ну и, конечно же, как мог, он следил за дисциплиной, гоняя "срочников" и в хвост и в гриву на регламентные работы и бесконечные учения по отработке "отражения нападения на объект особой государственной важности". За это его командование и ценило. Наверху были прекрасно осведомлены о его пагубной страсти к "зеленому змию", но никаких действий по пресечению подобного рода поведения не предпринимали. Напротив, командование вопреки всем уставным правилам и логике не только не шло на конфликт с засидевшемся в полковниках пожилым мужчиной, но, напротив, казалось, испытывает к нему некое чувство подобострастия и восхищения. Для этого достаточно было знать только то, что, как упорно ходили слухи, ему - единственному во всех Вооруженных Силах специальным распоряжением по линии Министерства обороны разрешалось носить бороду. Но это были всего лишь слухи. А действительность заключалась в том, что служа на Крайнем Севере, где морозы зимой запросто стояли на отметке в -50◦С, с голым подбородком не больно-то и походишь. Вот Министерство и закрывало глаза на явное нарушение уставного вида. Тем не менее это был факт красноречиво говорящий о его авторитете в среде офицерского корпуса России. Митрич был незаменим. Никто, даже вплоть до рапорта об увольнении, не соглашался вступать в должность коменданта заброшенного объекта, да еще с такой жуткой репутацией абсолютного "края света". Поэтому, несмотря на инвалидность и все мыслимые и немыслимые сроки выслуги за плечами, он по многочисленным просьбам командования оставался на своей посту, подобно стойкому оловянному солдатику (кстати, по иронии судьбы тоже одноногому) из одной очень известной печальной сказки. К 2020-му году, в коридорах отдела кадров Минобороны упорно ходили слухи, что Митрич является старейшим из числа офицеров, находящихся на действительной военной службе. Через десять лет бесконечного пьянства он уже и сам стал верить, что окончит свою жизнь где-нибудь в сугробе, после очередного возлияния, и потому предпочел тихо смириться с этой мыслью. Однако с начала "нулевых" что-то почти незримое с первого взгляда произошло в стране, а заодно и задело забытый Богом и людьми полигон. Сначала их "медвежий угол" посетила смешанная из военных и гражданских лиц комиссия. Члены оной комиссии, особенно почему-то из числа гражданских лиц, придирчиво облазили и исследовали, прежде всего, подземную инфраструктуру полигона, чиркая пожелания и замечания в свои блокнотики, затем перешли к надземной части. Военных же больше всего интересовало состояние взлетной полосы и объектов жизнеобеспечения. За те два дня, что высокая и представительная комиссия провела в его хозяйстве, полковник сбился с ног, рассказывая и показывая все без утайки. Члены кивали головами и угрюмо сопели носами на все жалобы и стенания коменданта, но вопреки его ожиданиям никаких оргвыводов по поводу его персоны делать не стали, несмотря на стойкий сивушный запах изо рта услужливого гида, от которого, не скрываясь, морщились и отворачивались при каждом удобном случае. Напротив, исследовав всю охраняемую зону, комиссия выразила удовлетворение сохранностью ключевых компонентов объекта, отметив при этом энтузиазм и служебное рвение коменданта, который, несмотря на объективные (положение в стране) и субъективные (увечье коменданта и сопутствующие этому издержки) трудности, сумел в непростой период сохранить объект в пригодном для дальнейшей возможной его эксплуатации. А один из военных членов комиссии, пользуясь шапочным знакомством с полковником, шепнул ему на ухо при прощании, что де, кажется, наступает момент окончания его затворничества, и что, по-видимому, объект скоро начнут восстанавливать ради проведения научных экспериментов, направленных на дальнейшее развитие обороноспособности государства. От таких вестей полковник едва прилюдно не перекрестился и не пустил скупую сентиментальную слезу. Визит делегации инспекторов, будто живой водой сбрызнул, пребывавшего в состоянии зомби полковника. А уж когда, вопреки всем ожиданиям, любимое министерство рассчиталось-таки по всем своим прошлым долгам, Митрич и вовсе почувствовал себя почти что Рокфеллером. За всю свою жизнь он не держал в руках столько денег, сколько свалилось их на него сейчас. Словно вспомнив вторую молодость, он с удвоенной энергией принялся муштровать своих подчиненных. И тут к его чести надо сказать, что никаких неуставных отношений или требований к солдатам он себе никогда не позволял. Поэтому подчиненные хоть и ворчали на своего командира по-тихому, но безоговорочно выполняли все его команды и относились к нему если и не с сыновьей любовью, то, по крайней мере, с большим уважением и пиитетом, понимая, какой нелегкой судьбой наградила его жизнь. Но дни шли за днями, а долгожданных перемен все не было. "То ли наверху опять концепция поменялась, то ли опять деньги на реформу разворовали. Не иначе как вторая чеченская война съела все наши ассигнования" - рассуждали уже в открытую, солдаты из последнего призыва, втайне, безумно счастливые, от того, что не попали в мясорубку Ботлиха и Комсомольского. И опять потекли тоскливые и однообразные дни. Полковник, резко сокративший перед этим дневную норму потребления спиртного, опять принялся за старое, уже практически ни на что не надеясь.