Разум

Невинному обжоре было ужасно смешно и вовсе непонятно, почему хозяин колбасы швырнул ему на кровать кусок черствой корки.

На другой день я получил аванс и отбыл домой.)

После этого длинного отступления хотелось бы еще заметить, что иногда вовсе ни к чему признаваться в содеянном. Когда однажды жена тайком взяла ключ от моего кабинета, у меня не было полной уверенности, ее ли это проделки или кого другого. Не признайся она, я никогда бы логическим путем не дошел, что это ее хитрости. Милиция и следственные органы знают лишь то, что они узнают от самого преступника. Если тот молчит, совершенно исключено, что они могут что-то неоспоримо доказать ему. Преступник своим молчанием может сбить с толку любого.

Да, и такие вопросы роятся в бедной голове сценариста. Дело в том, что один режиссер предложил мне написать для него детектив или какую-нибудь криминальную историю. Предполагалось, что это будет психологическая вещица. Для начала я купил уголовный кодекс, но о самом сюжете пока не задумывался.

Сбросив снег с дорожки и впустив в наш двор соседского пса Бояра, я пошел еще полежать под периной, просто согреться, спать мне не хотелось. Но чуть позже я заснул. Пробудился через час: светило солнце, с крыш скапывал подтаявший снег. Сад, полный птиц, суматошно звенел, шныряли воробьи, синицы, черные дрозды, вороны, на орехе орудовал прекрасный дятел — чистюля. На дворе, не обращая внимания на собак, насыщались дрозды-рябинники. Собаки рыли у своих будок огромные ямы. Шах, кажется, обучает этому искусству молодого Бояра. Он стоит над ямой и кивает головой. Бояр сторожко опускает лапы на дно, озираясь, дозволено ли ему такое, и начинает рыть. Шах следит за ним. Кот Максо наблюдает эту зряшную работу с крыши, где отыскал у трубы сухое местечко. Увидев меня на дворе, прыгает к дверям и ждет, когда удастся ему прошмыгнуть в тепло.

Я еду на автобусе к центру.

На руке у меня перстень с квадратным камнем, это ляпис-лазурь, или же лазурит, ярко-синий кубический минерал, натриево-кальциевый алюмосиликат и сульфид. Увидев его однажды в витрине, я не мог совладать с собой и, преодолевая всяческие угрызения совести, отвалил за него большие деньги, даже не скажу сколько — жена убила бы меня. Возможно, моя рука с этим перстнем выглядит довольно смешно, но с ним я отлично себя чувствую, и, когда не хочется в город — на работу или на собрание, — мне достаточно подумать, что надену мой перстень, и у меня тотчас поднимается настроение. Дома его не ношу — берегу.

Резкое солнце било в глаза, весенний сырой воздух одурманивал, усыплял и подавлял. Водитель автобуса и тот был не в своей тарелке: обычно при посадке он любил побалагурить с нововесчанами — они казались ему чуть экзотичными по сравнению с угрюмыми и будничными жителями центра, воспринимающими поездку в автобусе как вещь совершенно обыденную. Нововесчане все еще помнили приятную перемену, наступившую с введением автобусной линии в деревне, — до этого им приходилось топать на поезд, а ведь надо сказать, что для иных станция — не ближний свет. Но в наши дни редко кто впервые садится в автобус — даже семидесятилетние пенсионеры хоть раз в жизни да совершили поездку в город. Однако вторая поездка тоже бывает праздником, и это взбадривает водителя, хоть и не так, как общение с новоиспеченными пассажирами, впервые путешествующими по этой линии. Во всяком случае, он может поразвлечься, отвечая на их вопросы о пересадках.

Нервозность водителя особенно ощущалась при торможении и на поворотах. Я даже опасался — не перевернуться бы нам ненароком. Под мостом, где дорога едва просматривается, он в самом деле чуть не врезался во встречный автобус. А потом тащился невыносимо медленно — тут уж мы взволновались, не высадит ли он нас в открытом поле по причине какой поломки. С грехом пополам автобус дотащился до Дубравки. Выяснилось, что водителя должны сменить, ибо поездка в Нову Весь была сверхурочной. Когда сел другой водитель, автобус словно обрадовался. Мотор заработал полным ходом, и торможения даже не чувствовалось. Мы благополучно докатили до центра.

К десяти я зашел к «Мясникам»[4]. Пока получил харч, есть расхотелось. Через силу проглотил один рожок и немного супа. Потом по гнусной улице, по которой люди ходят на работу, дошел до конторы.

Постучал в дверь нашего сценарного отдела и вошел.

В тетрадь, куда вносятся посещения и консультации с внештатными сотрудниками, я написал лишь дату, пропустил несколько строк и красиво расписался.

Потом сел и стал читать газету. Вскоре пришла коллега, и я с места в карьер принялся обстоятельно излагать ей свои планы: собираюсь, дескать, писать сценарий о мужчине, донжуане, теряющем при этом свои мужские достоинства. Под конец он начинает прикидываться не таким, каков он есть на самом деле, но терпит фиаско.

— Как так? Почему он терпит фиаско? — спрашивает коллега — она выглядит усталой и слушает меня вполуха.

— Ну так же, как с мольеровским Дон Жуаном. И тот попадает в ад, когда становится не только грешником, но и лицемером.