Разум

Очкастая тоже на меня обратила внимание, хотя переоценивать это не следует: любой человек всегда напоминает врачу того или иного больного, прошедшего через его руки, чем-то задевшего его мысли и чувства. И вот теперь, после нескольких месяцев, бывший пациент едет в автобусе из Трнавы в Нитру и боится рот раскрыть. Они не были уверены, что где-то видели меня, — а я на эту уверенность ничуть и не рассчитывал. Вытянул ногу и снова согнул — пусть видят, что я живой. Кстати, на этой стадии общения я даже не знал, куда они едут — хотя речь шла о Нитре. Но это еще ничего не значило. Они же могли говорить о Нитре в прошедшем времени, а едут, предположим, в Нову Баню, где нам предстоит сойти вместе.

Я услышал:

— Прелестная деревушка. Отсюда к нам рукой подать. Ты хотела бы здесь жить?

— Да, и всего несколько километров от Нитры. Здесь крутой поворот и ответвление для грузовиков.

Вдруг я вспомнил, что как раз из этих мест та чудесная девушка, с которой я познакомился в Лугачовицах. Недавнее прошлое, о котором думалось, что оно безвозвратно ушло, вдруг неожиданным поворотом событий снова стало настоящим.

Пока докторши восторгались деревней, я с напряжением ждал, не увижу ли где эту девушку: вот она идет по улице, а может, сидит на дворе или возится в огороде.

Автобус промчался по деревне — я нигде никого не увидел. Только в конце ее мои пассажирки вдруг разом воскликнули:

— Вон! Видишь!

Я глянул на деревню с холма, на который автобус взобрался. Прошлое, как я сказал, в эту минуту вдруг обернулось частицей настоящего. Словно между нашей разлукой и этим мгновением не было ничего. Кажется, о таком ощущении я где-то читал. Закрыв глаза, словно бы от солнца, я попытался это особое чувство выразить словами. В нем было что-то навязчивое, обезоруживающее, упрощенное, словно время хотело сказать, что его законы настолько просты, что своей простотой они убьют любого, кто их постигнет. На этом чувстве, быть может, основываются мистические манипуляции со временем: наша жизнь лишь эпизод в вечности.

Попутчицы, пожалуй, были чуть разочарованы моим внезапным равнодушием к ним. Голубая защелкнула сумку, в которой рылась прямо у меня под носом, не пытаясь даже как-то ее убрать. Не будь у меня закрыты глаза, я мог бы спокойно в нее заглянуть и, быть может, обнаружить там имя и адрес владелицы. Человек на пути к такой цели, как любительское выступление в фильме, весь в плену подобных фантазий. Он думает, что все вокруг глядят на него с восхищением.

Но барышни вышли в Нитре, и их след в моей душе замели новые впечатления.

На ближайшем же перекрестке за городом дорогу нам преградил бронетранспортер. Шел он лениво, медленно и на красный свет. Водитель нашего автобуса дал ему понять, что это против всяких правил, и резко, всего лишь в нескольких сантиметрах от него, затормозил. Бронетранспортер, как существо неодушевленное, без разума, точно плавающее в воде полено, чуть задрожал — водитель, верно, прибавил газу, — но скорости нисколько не увеличил. Пассажиры заворчали, а наш шофер сказал:

— Ты, видать, не позавтракал.

За бронетранспортером, ибо уже загорелся зеленый свет, шел поток гражданских машин, и всем приходилось объезжать наш автобус, так как он стоял, отчасти загораживая им дорогу. Когда проехала последняя легковушка, наш автобус смог наконец тронуться с места, хотя зеленого света еще не было. Я подумал, что даже если какой гаишник и следит за движением, то он не может не признать правоты нашего шофера.

За Нитрой шофер расслабился и включил на всю мощь радио. Пассажиры не протестовали, понимая, должно быть, бесполезность этого.

Наконец мы в Новой Бане.

Вдоль стекольного завода я прошел к ресторану «Золотой фазан». Десяти еще не было, пива пока не разливали. Нигде никого. Мне представлялось, что уже издали увижу толпу киношников, кабели, электричество, юпитеры и знакомые машины. Но перед рестораном стояла тишина. А внутри сидели трое автохтонов и пили пепси.

Через пять минут барменша начала продавать пиво в разлив. Я выпил две кружки «Золотого фазана» и сосредоточенно уставился в окно. Прошел час — я решил пойти на почту и позвонить в Братиславу. Хотя всякий, конечно, посмеется надо мной, что только сейчас меня осенило убедиться в достоверности записки режиссера.

Что ж, сяду на обратный автобус и никому не скажу ни слова. Жаль, правда, денег, но на ошибках учимся. Боже, до каких пор я буду еще учиться?

Итак, иду я на почту и вдруг вижу нашу студийную машину. Из окна, как ни в чем не бывало, высовывается администратор и говорит:

— Садитесь, подвезу. Режиссер еще в Жиаре, времени у вас достаточно.

Я спрашиваю:

— Вы здесь должны были меня ждать?

— Мы должны были заехать за вами в ресторан, — отвечает он.

— А кого я должен играть?

— Гинеколога… Вы сообщите героине, что она не беременна, а потом, через какое-то время, определите, что — да, — сказал администратор.

— Врача? — спрашиваю я. — И ради этого я проделал такой путь? Почему мне не сказали об этом раньше?