Разум – на службе у Бога или дьявола? Почему мы веками строим рай, а получаем ад? Психологическое исследование

Разуму столь же категорично не доверяет и Л.Н. Толстой (1828-1910). «В разуме ничего нет, кроме отрицания жизни», – утверждает признанный всем миром гений (139, 361). Это убеждение хорошо проявляется в двух конкретных эпизодах из биографии писателя. В одном из рассказов Бориса Васильева есть описание беседы Толстого с учителем его старшего сына Сергея. Учитель излагает свою концепцию воспитания детей, в которой главное – формирование самостоятельности, готовности ставить перед собой цели и настойчиво добиваться их достижения. Ответ Толстого: это слишком рациональный подход – «по уму сие». В 1909 году Лев Николаевич встречается с И. Мечниковым, только что получившим Нобелевскую премию по химии. Мечников горячо доказывает: будущее нашего мира за наукой; она уже в этом столетии сделает человека долго и счастливо живущим. Толстой не согласен, для него наука – вид суеверия; путь к счастью нужно искать через душу, все, что только от ума, абстрактно и искусственно. По его мнению, наука хочет преобразовать жизнь, минуя человека, без понимания сути его внутреннего мира и духовных ценностей (71). Собеседники расстаются, не поняв друг друга.

Жизнь есть все. Разум есть плод жизни, и разум отрицает самую жизнь.

Л.Н. Толстой

Писатель Анатоль Франс в 1889 году пишет статью «Почему мы печальны?». В ней – тревоги «конца века»: утрата традиционного образа жизни, чувства милосердия и веры в высшие силы, как следствие, усиление несправедливости и жестокости в мире, обострение борьбы за личное благополучие. Человек, став только разумным, перестает быть «великолепным гимном Богу» и все больше превращается в бездушное, озлобленное существо.

В ХХ веке, даже на фоне очевидных достижений научно-технического прогресса, критика разума не прекращается. Она присутствует в работах Бердяева, Бергсона, Шпенглера, Шри Ауробиндо… Настойчиво отстаивается убеждение, что все «омышленное», сотворенное «по уму» есть механическое извращение естественного – и духовного, и органического. Подобное не может продолжаться бесконечно, поэтому высказывается предположение о неизбежности кризиса более чем двухтысячелетней эры разума (161). Недоверие в адрес разума постоянно звучит из стана философов-экзистенциалистов. А. Камю пишет о «расцветающем в современном мире интеллектуальном рабстве» (59, 247) и, одновременно, о «тщетности разума», о том, что «мышление сотворяет мифы», а «познание означает начало трагедии» (59, 126). Н.А. Бердяев говорит о «рационалистическом безумии», которое «производит разрушения в душевной жизни людей» (20, 162). Против всевластия разума выступают Шестов, Ясперс, Сартр, Хайдеггер…

Однако в оценках человека и каждой из его способностей любая крайность, – в частности, идущая с Запада или с Востока, – страдает одноколейной неполноценностью и поэтому является ошибочной. Это касается и отношений в системе «человек – разум». По словам Паскаля, здесь можно наблюдать «две крайности: зачеркивать разум, признавать только разум» (106, 7). Каждая из них неизбежно ведет к искажению подлинной жизни человека, склоняет его к одностороннему, флюсовому развитию. Нельзя отрицать полезности разума в повседневном существовании, но не следует превращать его во всемогущего бога. Даже Шри Ауробиндо, непримиримый критик культивируемой на Западе рациональной ортодоксальности, считал необходимым отдать должное разуму за то, что он был и остается незаменимым орудием, полезным помощником в деле решения большинства повседневных проблем (132, 108).

Мы обречены пользоваться интеллектом, всегда и во всем признавая его бессилие.

К. Кастанеда