Разум – на службе у Бога или дьявола? Почему мы веками строим рай, а получаем ад? Психологическое исследование

С. Кьеркегор (1813-1855) сравнивает Сократа с ветхозаветным Адамом. Когда-то своим обещанием – «будете, как боги, знающими», – искуситель привел первого человека к грехопадению. Примерно то же обещает и туда же ведет нас, уже в земной жизни, разум. Сократ повторил преступление Адама, вкусив от плодов познания. И человечество пошло за Сократом, соблазнившись ясностью, четкостью разумных определений и доказательств. Аналогичное суждение высказывает и главный герой произведений Карлоса Кастанеды дон Хуан. Этот знаток древней американо-индейской магии убежден, что христианские идеи об изгнании из райского сада являются аллегорией утраты человеком высшего знания и связи со своим духовным началом, но приобретения взамен знания земного (63, 105). Шри Ауробиндо тоже видит в символическом, по его словам, изображении книгой Бытия падения человека его отход от «полного и чистого признания Бога и самого себя, или, скорее, Бога в самом себе, в сторону разделяющего сознания» – как плода реального бытия. «Это и есть тот плод, что съели Адам и Ева», а теперь съедает любая душа, искушаемая земной жизнью и разумом (70, 91).

Разум – этот «бог философов» – есть лишь некий ограниченный по своим возможностям «прямоугольный», «жалкий, земной, евклидовский ум», которому не дано «исчислить человека», понять «бездны его души». Столь категоричен и суров в оценках разума Ф.М. Достоевский. Один из героев романа «Бесы», явно отражая позицию автора, говорит: «Разум и наука в жизни народов всегда, теперь и с начала веков, исполняли лишь должность второстепенную и служебную; так и будут исполнять до конца веков» (45, 226). Для решения принципиальных жизненных вопросов есть «сила иная».

Разум и наука, утверждает писатель, не способны понять «естественные выгоды» человека. Но как в таком случае они могут целенаправленно организовывать для него «счастливую жизнь»? Может быть, человек прежде ищет страдание, а уж затем радость, веселье – но и то лишь на мгновение и обязательно после страдания? А мы, разумные, видим идеалом земной(!) жизни сплошное довольство, «сытость без хлопот», вечное блаженство. Такого рода сомнения лейтмотивом звучат во всех работах Ф.М. Достоевского. Законы человеческой природы, смысл и потребности духовной жизни невозможно, убежден писатель, рассчитать математически, представить в виде таблицы логарифмов. Все главное, истинно живое в человеке находится в подполье, куда вход науке воспрещен. Как только дело касается человека, «все системы и теории постоянно разлетаются к черту», убежден герой его «Записок из подполья».

Разум – практически во всех его проявлениях – предельно резко критикует Ф. Ницше (1844-1900). Он призывает избавиться от «паука-разума и его паутины» (97, 148), «проникнуться, наконец, недоверием к самому мышлению вообще» (97, 92); ратует за постепенное убийство разума – «упорного, живучего, червеобразного разума, который нельзя умертвить сразу, одним ударом» (97, 103). Во второй половине XIX века Ницше делает вывод о том, что современный мир бьется в сетях культуры, построенной на основе веры в силу познания и возможности «работающего на службе у науки теоретического человека» (98, 553). Для него все возрастающее «господство разумности», стремление законами логики объяснить и устроить мир означают одновременное «самоумаление человека», его неизбежное «скатывание с центра жизни» на обочину (98, 443). Наука, по его мнению, сознательно упрощает представление о человеке, подгоняет его под сочиненный ею плоский, линейный вариант жизни, стремится сделать таким, каким он желателен, удобен для современной цивилизации. В этом несовпадении человека «искусственного», «опрощенного» наукой, и человека естественного (истинного) Ницше видит главное противоречие рационального мира, «дремлющую угрозу» для него и «зародыш гибели». Кризис зреет давно, он был глубок уже в конце XIX века, но особенно трагичными его проявления, утверждает Ницше, будут в грядущем двадцатом столетии.