Разушенный мальчик (ЛП)

— Я долго, очень долго ждал, чтобы исправить свою ошибку, — голос Мэддокса прорезает мои мысли, как нож, и я все крепче сжимаю пистолет в руке, понимая, что поскольку я нахожусь за телом Джеремии, Мэддокс может этого не видеть.

Люцифер отворачивается от меня, на его лице выражение страдания, он кусает губу, его брови изгибаются. Но когда он смотрит на Мэддокса, это страдание исчезает. Вместо него появляется холодная, спокойная ярость.

— Опусти пистолет, Мэддокс, — тихо говорит он, в его голосе слышится та хрипловатая нотка, которая до сих пор заставляет мой желудок трепетать. — Ты, блядь, позоришь себя.

Челюсть Мэддокса сжимается, когда он поворачивается к Люциферу, шагая ближе к нему.

У меня сводит живот.

Нет.

Я пытаюсь обойти Джеремайю, но он чувствует это, смещается вместе со мной, протягивая руки, чтобы не дать мне обойти его.

Мэддокс и Люцифер вступают в противостояние, но пистолет слишком близко к гребаной голове моего мужа.

Затем Люцифер двигается, вставая прямо передо мной и Джеремией.

Защищая нас обоих.

Мэддокс смеется.

— Ты — маленькое дерьмо, ты знаешь это? — холодно спрашивает он Люцифера, его брови сведены, но на его лице — маниакальная улыбка, полная жестких граней, как у моего брата. — Неуважительное дерьмо. Твоя мнимая власть вскружила тебе голову, Люцифер, — он подходит еще ближе, и Люцифер не отступает.

Пистолет в нескольких дюймах от его головы, и у меня сводит живот, но я словно застыла. Позади Джеремайи, нож в руке, я не могу пошевелиться.

— Но не ты всем заправляшь. Это делаем мы, — в конце Мэддокс подбирает слова, как будто он… счастлив, что наконец-то поставил Люцифера на место. Чертовски счастлив. — А ты? — он улыбается, делает еще один шаг, мышцы на его плечах напрягаются, когда он поднимает другую руку, чтобы помочь ему прицелиться, но ему не нужно целиться.

Ствол пистолета упирается в голову Люцифера.

Я не думаю.

Я пытаюсь увернуться от Джеремайи, но он крутится вокруг меня, хватая меня за руки, и его зеленые глаза встречаются с моими.

Мне все равно.

Я поднимаю нож и провожу им по его голой руке, под черным рукавом футболки.

— Отпусти меня.

Он улыбается мне, его пальцы крепче сжимаются вокруг моих рук. Он смотрит на нож на своей коже.

— Ты бы выбрала его вместо меня? — холодно спрашивает он, его голос низкий.

— Ты убил моего лучшего друга, — говорит Мэддокс. — Ты убил своего собственного отца, Люцифер.

Исчез маниакальный кайф от его слов. Теперь он в ярости, задыхаясь от горя по человеку, который продал меня, чтобы меня использовали как ребенка. Продал Джеремайю, чтобы он был заперт в клетке, заперт в подвале, как грязный, нежелательный секрет.

Я пытаюсь вырваться из хватки Джеремайи, но это невозможно.

— В тот день, когда ты родился, я был там.

Я прекращаю попытки бороться с Джеремаей, вместо этого я замираю в его объятиях, поворачиваясь, чтобы посмотреть на Мэддокса.

Люцифер держит кулаки за бока, его челюсть сжата, когда он смотрит на Мэддокса.

— Я был там с твоим отцом, прямо возле родильного зала. Твоя мать не хотела никаких наркотиков. Она хотела почувствовать, как ты разрушаешь ее.

Мой желудок сокращается, и хватка Джеремайи ослабевает, когда он тоже поворачивается, отпускает одну руку и встает рядом со мной, держась за другую.

— Но мы не могли быть там для этого, конечно, — Мэддокс выглядит отталкивающим от этой идеи. Я думаю о том, как он лежит на мне сверху на том диване, накрыв мое лицо тканью. Я вспоминаю его слова, сказанные мне на ухо. Как Люцифер никогда не смог бы заполучить меня. Он морщит нос, его бровь тоже нахмуривается. — Твой отец не хотел смотреть, как киску его жены разрывает на части гребаный ребенок.

Ноздри Люцифера раздуваются, и я слышу, как мой пульс бьется в голове. Я сжимаю нож так крепко, что у меня болят пальцы.

— Он настаивал на кесаревом сечении. Но твоя мама… — Мэддокс закатывает глаза, но потом смотрит на меня из-за спины Люцифера.

Мой позвоночник напрягается, когда его холодные голубые глаза смотрят на меня с отвращением. Мой гребаный отец.

— Твоя мама была очень похожа на нее, — говорит он, и у меня пересыхает во рту, а пальцы Джеремайи впиваются в мою руку.

— Мэддокс, — говорит он, его голос чуть больше, чем рык, — почему бы тебе не заткнуться на хрен?

Но он не заткнулся.

Он продолжает говорить, его глаза не отрываются от меня, пистолет по-прежнему приставлен к виску моего мужа.

Мне плохо.

У меня болит живот.

Это похоже на спазм.

— Упрямая, неуважительная. Полная сука, — он выплевывает это слово, глядя на меня. — Ты не моя дочь, — наконец обращается он ко мне. — Любая моя дочь научилась бы быть чертовски послушной…

— Да? — тихо спрашиваю я.

Люцифер поворачивает голову, чтобы посмотреть на меня через плечо, и я вижу под верхним светом комнаты, что его глаза блестят от непролитых слез.

Я игнорирую его, удерживая взгляд отца.