Разушенный мальчик (ЛП)

Но он так и не смог уберечь меня от своих собственных рук. Его собственного испорченного разума.

Люцифер — это ад. Горячий огонь, сжигающий каждый дюйм меня, поддерживающий мой собственный огонь внутри меня. Он раздувает пламя, как мой личный демон. Сам Сатана, держащий меня за руку, пока я превращаюсь в его Лилит, создавая хаос и безумие, куда бы мы ни пошли. Друг с другом, всегда поддерживая пламя наших страданий вместе.

Мы все одинаковы, все трое.

Рожденные от демонов, преследуемые дьяволами.

Наши умы — черная гниль, наши души отравлены еще до того, как мы смогли заговорить.

У нас не было выбора в том зле, которым мы стали.

И у меня никогда не было шанса не любить их обоих. Братья вечно в состоянии войны, я хотела быть только белым флагом.

Но я не такая.

Я никогда не была такой чистой.

У меня есть только один, потому что они убьют друг друга, прежде чем поделятся мной.

Но я не могу отпустить ни одного из них.

Глава 49

— Она не бросит тебя.

Эти слова как нож. То, как он их произносит. Правда, звучащая в них. Мой желудок скручивается в узел, потому что хоть раз, видя руки Мэддокса вокруг нее, пистолет у ее живота, чувствуя сталь ствола напротив своей головы, когда она пыталась спасти его хоть раз, я не получаю удовольствия от этой мысли. Чудовищные узы, связывающие нас друг с другом. Наше разбитое прошлое. Мать, которой на самом деле не было.

Отцы, которые…

Я сглатываю комок в горле.

Они оба мертвы.

Шестерка все еще существует, но, возможно, с возвращением жены Элайджи, свободной от вреда по моей команде, и со смертью Мэддокса, возможно, все наладится.

Возможно, я чертовски заблуждаюсь, но даже так, когда я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на своего сводного брата на больничной койке, его глубокие голубые глаза смотрят на меня, я знаю, что он не позволит им причинить ей вред. Только не снова.

Никогда больше.

Он был готов умереть за нее.

Так же, как и я.

Он позволил бы Мэддоксу нажать на курок, приставив пистолет к его голове, если бы это означало сохранить ее в безопасности. И когда Мэддокс приставил пистолет к ее животу, Люцифер собирался броситься на нее. Он бы умер вместе с ней.

Но она… у нее будет от него ребенок. Она любит его. Мне от этого плохо, и я хочу блевать, думая об этом, но меня успокаивает то, что я знаю… она тоже любит меня.

Возможно, она единственный человек в мире, который когда-либо любил.

И будет любить.

Отдать ее…

— Это убьет меня, — наконец говорю я. Мой голос срывается, и я ненавижу это. То, что это происходит перед ним, перед всеми людьми. Но медсестры хотели, чтобы я убрался из палаты Сид, и обычно я бы не стал плевать на чьи-то желания, но сейчас в этой больнице и так достаточно прикрытий, чтобы я не хотел испытывать свою гребаную удачу.

Кроме того, Люцифер — единственный, кто поймет.

— Это, блядь, убьет меня и тебя… — я поднимаю палец, становясь рядом с его кроватью. Даже с капельницей в руке, синяком под глазом, почти раздробленной скулой, он все равно сжимает кулаки, садится прямее, словно убьет меня на хрен, если я подойду ближе.

Да. Он никому не позволит причинить ей боль. Но все равно…

— Ты не можешь продолжать принимать наркотики, — говорю я, наклоняясь ближе и тыкая пальцем в его грудь. Так легче дотянуться до гнева. Это помогает мне не развалиться на части.

Мышцы на его челюсти дрожат, он смотрит на мой палец в своей груди, но не прикасается ко мне.

— Ты не можешь продолжать с ней так поступать.

— Она и меня поимела…

— Когда ей страшно. Когда она забирается слишком глубоко, — объясняю я, убирая руку, выпрямляясь и проводя рукой по волосам. — Она, блядь, любит тебя. Вот почему она ушла. Она была напугана. Не из-за гребаного Мэддокса, — я щипаю себя за переносицу, закрываю глаза и делаю вдох. Я все еще не смотрю на него, когда продолжаю, объясняя, как устроена душа моей прекрасной сестры. Как они нас поимели. — Из-за тебя. Она была в ужасе, потому что ты, блядь, терял рассудок, и она просто думала… — я впиваюсь ногтями в ладони, эта дрожь снова начинается в моей гребаной руке. — Она просто подумала, что лучше уйти, чем быть брошенной.

Он ничего не говорит, и я бросаю взгляд в его сторону.

Я снова думаю о том, чтобы убить его.

Потом я вспоминаю, как прижимаю пистолет к голове. Как она ползет по нему, держа его лицо в своих руках. Как она бросилась на Мэддокса, ради него. Ради нее. Ради нас.

Он смотрит вниз, его глаза опухли, нос, вероятно, навсегда изуродован. Я не могу найти в себе силы наплевать на это, пока он скручивает руки вместе, его дыхание поверхностно под больничным халатом.

Маверик в коридоре с рыжей, а остальные с Элайджей. В этой гребаной церкви.

Я думаю о бандане в кармане. О том, чтобы поехать туда сейчас и обмотать ею горло каждого из них.

Я все еще думаю об этом.

Это был план, с самого начала.

Но, как и все мои планы, в орбиту которых попала Сид Рейн, теперь все пошло прахом.