Разушенный мальчик (ЛП)

Я крепко обхватываю его, мои ногти впиваются в его спину, я смотрю на него сверху, его теплое дыхание прижимается к моему рту.

— Я хочу, чтобы ты всегда была моей, потому что, какое бы дерьмо ты ни бросала в мою сторону, Лилит, я всегда буду твоим. Даже когда ты меня ненавидишь.

Риа вздыхает, тянется за напитком, который официантка поставила на наш столик. Она допивает ром, и я чувствую раздражение от того, что не могу выпить то же самое.

Надеюсь, это не признак того, что я уже буду ужасной матерью, что я не чувствую никакой привязанности к жизни, растущей внутри меня.

Потому что это не так.

Если бы это не убило моего мужа, я бы покончила с ним, даже сейчас.

— Более или менее, — говорит Риа, оглядывая клуб, и я почти забываю, что спросила ее, получает ли она удовольствие.

Я отгоняю воспоминания о времени, проведенном с Люцифером, и слежу за ее взглядом по комнате. Здесь много женщин в коротких платьях, мужчин в сшитых на заказ брюках и рубашках, дорогих часах. Охранники с оружием.

Это не обычная толпа субботнего вечера. Это для Ордена Рейна.

— Я бы получила больше удовольствия, если бы могла пойти домой, но мы обе знаем, что этого не случится, — она смеется, но это вынужденно. В нем нет юмора.

Она должна была закончить университет этой весной, по специальности — история. Благодаря ей я даже знаю о своем прошлом. Что случилось со мной и Джеремаей. Как нас использовали. Но это также причина, по которой она в списке дерьма для 6. Причина, по которой она сбежала из подвала Маверика, когда Элла случайно выпустила ее.

Она пошла домой.

Сказала родителям, что была в отъезде, училась за границей. Несколько недель она оглядывалась через плечо, паранойя следила за каждым ее шагом.

Потом они пришли за ней.

В ту же гребаную ночь они пришли за мной.

Она сказала мне, что все было точно так же, как и со мной. Вырвали из наших собственных домов. Использовали как приманку для мальчиков.

При мысли об угрозах, произнесенных шепотом, у меня по позвоночнику пробежал холодок. Я уже планировала бежать.

Я не могла оставаться в этом доме больше ни дня, не после всех этих ссор, криков, девушек и гребаного кокса.

Я снова провожу большим пальцем по своему шраму над бровью, затем опускаю руку, не желая привлекать к нему больше внимания.

Я отгоняю эти воспоминания. У меня это хорошо получается. И поскольку я застряла здесь в лимбе, боясь двигаться вперед, назад, куда угодно, нет никакого гребаного смысла думать обо всем этом.

— Николас что-нибудь сказал? — тихо спрашиваю я Рию, понимая, что даже несмотря на музыку и весь этот шум, большинству людей здесь нельзя доверять полностью.

На самом деле, я никому здесь полностью не доверяю.

Люцифер разрушил это для меня.

Вообще-то, они оба это сделали.

Риа покачала головой, глядя на стакан в своих руках, бронзовые кольца которого постукивали о стакан.

— Нет, — её брови сошлись вместе, в ее глазах потемнела печаль, которую я могу понять. — Мы обе знаем, что если я уйду отсюда без защиты, они придут за мной, — она смотрит на меня сквозь ресницы. — И Маверик…

У меня пересохло во рту, когда она прервалась. Я хочу потянуться к Рие, положить руку на ее колено или что-то в этом роде, но у меня это плохо получается. Поддержка.

Я хороша в борьбе. Разрушать дерьмо. Разбивать сердце моего мужа.

Я не умею быть хорошим другом.

Но я знаю, о чем она думает. Маверик с Эллой. Он выбрал ее, в той пещере в Ноктеме, прямо перед тем, как я застрелила Мэддокса Астора.

Интересно, умер ли он.

Я не спрашивал Джеремайю, не желая говорить об этом.

Надеюсь, что да.

Может, я и не заслуживаю многого, но мой брат, мой настоящий брат, заслуживает гораздо большего, чем иметь его в качестве гребаного отца.

— Мы все выясним, — лгу я Рие. Я жую губу, обхватываю пальцами пластиковую бутылку, пока она не сгибается в моей руке. — Может быть, Николас мог бы…

— Я не хочу быть с кем-то, потому что меня к этому принуждают, — говорит Риа, ее слова резкие, когда она смотрит на меня. — Я знаю, что у тебя была не лучшая жизнь до всего этого дерьма, — она обводит клуб жестом одной руки, и слова жалят, но в них нет ничего, кроме правды, — но у меня была.

Она опускает руку, на секунду закрывая глаза.

— Моя семья любит меня, — шепчет она, почти про себя. Почти как напоминание.

Хотела бы я знать, каково это.

— И я хочу вернуться к ним, — её золотые глаза снова встречаются с моими, и я киваю, не зная, что сказать, но все равно понимая ее. У меня нет семьи, к которой я могла бы вернуться. Единственная семья, которая у меня есть — это человек, который хочет моей смерти, продавший меня в педофильскую сеть, и мой сводный брат, который, возможно, и согласился с моим решением покинуть Люцифера, но, скорее всего, хочет убить меня теперь, когда прошел уже почти месяц, а я не вернулась.