Разушенный мальчик (ЛП)

Марихуана — единственное, что останавливает дрожь. Ненадолго, но она помогает. Если бы она еще и воспоминания убирала.

Я стискиваю зубы при этой мысли, загоняя ее назад вместе с другими кошмарами моего детства.

Бесполезно жалеть себя из-за них. Я рад, что мне пришлось вырваться из этой проклятой клетки. Если бы я этого не сделал, я бы не стал тем, кто я есть сегодня. Тот, кого уважают. Кого боятся.

Человек, к которому бежит Сид Рейн, когда ей нужна настоящая защита.

Шестерка не придет за ней сюда. Несвятые — это гребаная шутка, и в этом маленьком уголке Александрии, в часе езды от центра города, в нашем доме, окруженном со всех сторон лесом, она в безопасности.

В безопасности.

Я слышу звук раздвижной стеклянной двери у себя за спиной и напрягаюсь, встаю прямее, засовывая вторую руку в карман. Я не оборачиваюсь, потому что по медленным, тяжелым шагам понимаю, что это Николас.

Завтра его день рождения, и я устраиваю вечеринку. Мне плевать на дни рождения, и я не люблю вечеринки, но с Сид я хочу попробовать другую тактику.

Я был с ней только мил с тех пор, как она здесь.

Не думаю, что она действительно любит любезности.

Николас встает рядом со мной, опираясь локтями на перила, сцепив руки вместе, он смотрит вниз на подземный бассейн под этой верандой и ворота вокруг него, через которые Сид тайком пробирается, чтобы побегать ночью.

Я попросил Николаса следить за ней по камере каждую гребаную ночь, но три часа назад я случайно попал домой вовремя, чтобы увидеть, как она уходит сама.

Она чертово отродье.

Я люблю ее за это.

— Итак, — говорит Николас, когда я опираюсь бедром на перила, наклоняясь к нему, чтобы я мог читать язык его тела, когда он говорит. Дрожь в руке сегодня сильнее, чем обычно, и мне следовало бы доесть тот косяк, но я знаю, что все так плохо не из-за этого.

Это из-за ножевых ранений.

Моя цель сегодня просто не хотела умирать, поэтому я перетрудился, и на моей черной футболке кровь, чтобы доказать это. Не помогло и то, что я попал в артериальную вену, не успев вовремя уйти с дороги. Но крыса, которая слишком громко разговаривала с копами, избавилась от своих страданий.

Мне нужно принять душ. Но когда я увидел, как Сид ускользает в ночь, оглядываясь через плечо, но не замечая меня наверху, наблюдающего из окна, как я начинаю переодеваться, я не смог устоять перед желанием последовать за ней.

Теперь я не могу заснуть.

Мне кажется, что кто-то там есть. Наблюдает за нами. Она.

Может, это он?

— Как ты думаешь, ей нужно обратиться к врачу?

Я вскинул бровь на Николаса.

— Я пригласил акушерку на прошлой неделе.

Мы вместе слушали сильное, быстрое сердцебиение, пока я держал ее за руку. Я сжимаю челюсть, думая о том, что это не мой ребенок, но однажды.

Однажды это произойдет.

Николас вешает голову, его плечи изгибаются внутрь.

— Не такой врач, — тихо говорит он.

Я скрежещу зубами, прежде чем спросить: — Тогда о каком докторе ты, блядь, говоришь?

Он поднимает голову, его глаза ищут мои, но он ничего не говорит.

От того, как он смотрит на меня, по моему телу разливается жар.

— Она не сумасшедшая, — вырывается у меня.

Он проводит большим пальцем по нижней губе, засовывает руку в карман своих беговых шорт и отводит от меня взгляд, выпрямляясь у перил.

— Я не говорю, что она такая. Но у нее было много травм за короткий промежуток времени, и…

— Не говори со мной о травме. И я, и она знаем, что такое травма. Мы родились в гребаной травме, Николас, — я смотрю на ожоги от сигарет на его руке, видимые в свете фонарей с крыльца, и вижу, как мускулы напрягаются вдоль его челюсти. — Тебе, может быть, и тяжело, но нам? Мне и Сид? То, через что мы прошли, делает ад похожим на гребаный Диснейленд, — я поворачиваюсь к нему спиной и чувствую, как моя рука дрожит в кармане. Ярость снова и снова охватывает меня, и мне приходится сдерживать ее, пока я не сломал Николасу его гребаную шею. — Она не сумасшедшая. Если она сказала, что видела кого-то, значит, блядь, она кого-то видела. И ты их пропустил.

Я направляюсь к двери, отчаянно желая быть рядом с ней. Прикоснуться к ней. Обнять ее. Если она позволит, трахнуть ее.

— А что насчет тебя? — тихо спрашивает Николас у меня за спиной. — Ты кого-нибудь видел?

Я сжимаю челюсть и на секунду закрываю глаза. Мне не нужно отвечать ему, я открываю раздвижную стеклянную дверь и вхожу внутрь. Но прежде чем я успеваю захлопнуть ее, он снова заговаривает.

— Может быть, она не представляла себе этого, но если нет… — он делает вдох, и я напрягаюсь, вихрь гнева и боли проносится сквозь меня. — Ты ведь знаешь, что скоро Игнис? Ты знаешь, что он не собирается выпускать ее из этого? По-своему, он тоже хочет обезопасить ее.