Разушенный мальчик (ЛП)

Ребенок заползает ко мне на колени. Мы оба держим грузовик, но я не трогаю ее руками.

Мама издает звук, похожий на тот, что я издавал, когда прыгал со сложенной стиральной машины и сломал ногу.

Это так громко.

У меня болит сердце, и я не знаю почему.

Я потираю грудь.

Дверь захлопывается. Мама все еще плачет.

Ребенок смотрит на меня. Ее глаза серебряные, как пятак.

Она гладит меня по щеке.

Я трогаю ее волосы.

Она целует мое лицо.

Мама все еще плачет.

Она часто так делает.

Но я и моя новая сестра никогда этого не делаем.

Я держу ее при себе, никогда не отпускаю. Я не хочу, чтобы она когда-нибудь плакала, как мама.

Долгое, долгое время я не мог уследить за ней. Защитить ее. Но последние три недели она была здесь. Со мной.

И на этот раз? Я никогда не позволю ей уйти.

Глава 3

— Ты тощая сучка, ты знаешь это?

Я поднимаю подбородок на голос Рии и вижу, что она стоит в дверном проеме, положив руку на бедро, а прядь ее темных вьющихся волос намотана на палец. Стягивая черную футболку, чтобы прикрыть живот, я снова смотрю на зеркало в пол в своей просторной комнате. Просторной, но почти пустой. Двуспальная кровать у меня за спиной, серо-черные простыни с черными шторами, загораживающими утреннее солнце, закрывают мой личный балкон. У той же стены, на которой висит зеркало, есть гардеробная, а рядом с кроватью — ванная комната. Но это новый дом, в нем не жили, нет беспорядка. Безопасный дом, который Джеремайя купил специально для того, чтобы спрятать меня.

Защищен от всего того, от чего я бежала.

Я благодарна за это, но это не снимает боль.

За моего мужа. Отца моего ребенка.

Я рассеянно провожу рукой по своему животу, хотя бугорок только начинает появляться. До девятнадцати недель осталось совсем немного, а я еще почти не показывалась врачу, но на прошлой неделе к Джеремайе приходила акушерка. Мы послушали сердцебиение — быстрое и сильное, и бледно-зеленые глаза Джеремайи загорелись, когда он взял мою руку и прижался ртом к ее тыльной стороне.

— Ты готов стать папой? — спросила акушерка, держа в одной руке палочку доплера, а другой — маленький аппарат.

Никто из нас не потрудился ее поправить.

Я провела пальцами по своим волосам, которые теперь достаточно длинные, чтобы я могла делать аккуратные причёски, например, собирать их в хвост.

Я готова отрезать их снова.

— Заткнись, — бормочу я Рие, сдерживая улыбку. — Что ты делаешь здесь так рано?

Я смотрю на будильник на своей тумбочке. Еще нет и семи утра. Сегодня вечером будет вечеринка в честь Николаса, и я думаю пропустить ее совсем, проспать всю ночь прямо здесь.

Риа складывает руки, прислонившись к дверному проему. Она одета в бледно-розовые шорты и белую майку. На ее губах улыбка, но в ее золотых глазах что-то другое. Она нашла здесь утешение с Николасом, но я знаю, что ее все еще держат против ее воли, даже если она согласна стать пленницей.

Джеремайя охраняет ее семью, и они думают, что она учится за границей в течение последнего семестра в Александрийском университете, прежде чем получить степень по истории. Они не знают, что она получает самый большой урок истории в своей жизни, находясь здесь, спрятанная от семей, которые тайно властвовали над городом в течение многих лет.

Я сглатываю комок в горле, который возникает, когда я думаю о нем. Люцифер. Даже при мысли о его имени становится трудно дышать.

Но нам нужно пространство.

И мне пришлось уйти.

Иногда по ночам я снова чувствую на себе их руки. Слышу их угрозы, произносимые шепотом. Чувствую вкус страха, покрывающего мой рот. Они бы никогда не позволили мне покинуть Ноктем живым.

Если бы не мои братья — а я не могу перестать включать Джеремайю в эту категорию, как будто думаю, что это удержит меня от того, чтобы поддаться ему, дать ему то, что он хочет — я была бы мертва.

Люцифер может ненавидеть меня, но я надеюсь, что он хотя бы благодарен за то, что я жива.

Хотя, зная его, он бы предпочел, чтобы я была трупом, а не здесь, с Джеремаей.

— Именинник просил меня присмотреть за тобой, — говорит Риа, ухмыляясь.

Я закатываю глаза, отворачиваюсь от зеркала и иду к тумбочке, беру свой нож и кладу его в задний карман своих черных рваных джинсов.

— Разве недостаточно глаз на мне? Почему мне нужны еще и твои?

Проходит несколько тактов молчания, которое кажется слишком долгим, и я снова поворачиваюсь лицом к Рие, видя, как она нахмурила брови и опустила глаза на полированный деревянный пол.

Мой пульс набирает скорость, и я напрягаюсь.