Разведчик

С помощью таблеток ему удается часть времени держаться на расстоянии от сознания — от сознания, но не от плоти. К концу полета, надо думать, он не сможет жить без препаратов, будет, наверное, продолжать спать и стареть. Но это уже не играет никакой роли, сказал он себе, все равно, когда мы долетим, я буду глубоким стариком и не встречу никого, кого бы я знал.

Однако в одиночку ему не удастся помочь раненому, и остается только надеяться, что анабиоз не допустит окончательной смерти инопланетянина, пока корабль Разведчика, еле плетущийся сейчас на гравитационном двигателе, не встретит помощи. Шанс ничтожно малый, но единственный, и гипотермическая камера, в которой лежал чужой космонавт, была единственной на корабле.

Разведчик вошел в рубку и бросил взгляд на навигационные приборы. Отклонений от курса нет.

Он вспомнил, как после спасения пилота с ракеты он долго и безуспешно пытался разобраться в ее обломках. Насколько легко было спасти пилота (если, конечно, то, что он сделал, действительно спасло его), насколько легко было доверить жизнь пилота системам жизнеобеспечения корабля Разведчика и автоматическим приборам гипотермической камеры, настолько трудными, да что там, почти безнадежными представились ему вначале попытки обнаружить среди покореженных механизмов непонятного назначения те, чужие навигационные приборы. И все-таки в конце концов он сумел определить, откуда прилетел чужой звездолет! Неясным оставалось только, как смогли эти, казалось бы, примитивные ядерные двигатели справиться с таким расстоянием: ведь планета, где они встретились, была ненамного дальше от Двойного Солнца Разведчика, чем от родины чужестранца.

Экран локатора, подсоединенного теперь к навигационным приборам, показывал только два цвета — черный и оранжевый. Если бы он воспроизводил цвета звезд, какими они были на самом деле, то на экране возникла бы типичная картина эффекта Допплера и звезды расположились бы по спектру концентрическими кругами в фокусе экрана. Но экран фиксировал только самое важное, ведь на него проецировались не все звезды, а только те, что были нужны для ориентации в космическом пространстве. И главное, неизменно остававшееся в центре экрана, — цель.

Засыпая, Разведчик подумал, что хорошо было бы все же увидеть во сне светлый город с башнями у моря, Солифь и друзей, морской берег, ярко освещенный двумя горячими бело-голубыми солнцами. На таком расстоянии и Двойное Солнце предстало бы здесь, на экране, обычным оранжевым кружком. И пусть он опять, проснувшись, забудет свой сон, может, это и хорошо, но ему так хочется его увидеть!.. Ведь он знал; символическое изображение локатора на этот раз почти соответствовало действительности. Оранжевый кружок в центре экрана не был бело-голубым горячим Двойным Солнцем, это была одинокая, кроткая, желтая звездочка на краю Галактики…

Разумеется, такое описание звездолета страдает неполнотой, но старик, следящий за порядком в этом зале, всегда рассказывает о корабле только так или почти так. Что же касается технических подробностей, то вам лучше всего предварительно заглянуть в каталог, потому что спрашивать об этом старика не имеет никакого смысла. Так или иначе, он все равно свернет на историю о Звездном Соне. Большую часть этой истории он, надо полагать, сочинил сам — ведь, как известно, астронавт-инопланетянин умер вскоре после того, как корабль вошел в пределы Солнечной системы. Умер он, по всей вероятности, от истощения, так как на последнем этапе полета он спал, почти не просыпаясь, и не принимал пищи.

Про это старик на рассказывает, хотя кто угодно может прочитать об этом в "Отчете Комиссии по расследованию". Я не знаю, почему он не упоминает многих достоверных фактов, и уж тем более не понимаю, зачем он вместо этого рассказывает подробности, явно вымышленные. Опять же, чего ради он столь неуклюже дополняет "Отчет" преувеличенно драматизированными деталями? Говорят, он сам был когда-то космонавтом. В то время таких, как он, называли чудаками. Одни из них летали по привычным маршрутам к ближним планетам, что считалось — да и вправду было — скучным занятием. А другие ну, таких было немного — были звездолетчиками, транжирившими, по общему мнению, свои собственные жизни и общественные средства. Мне не удалось выяснить, к какой их этих двух категорий принадлежал старик, но, вероятнее всего, к первой. Может, сейчас, когда общественное мнение переменилось, он таким вот образом хочет взять реванш за пренебрежительное отношение к его профессии, так сказать, задним числом добиться признания? Но и это не может объяснить до конца его странной любви к этому звездолету. А она порой принимает просто болезненные формы, и удивительно, что дирекция музея все ему прощает. Вот совсем недавно он всыпал одному парню, который решил отвинтить какую-то деталь как сувенир и не подумал — если он вообще о чем-то думал, — что старик сможет полезть за ним в самые дальние уголки звездолета. А ведь полез, хоть у него и протезы вместо ног.