Разведчик Линицкий

16 июля над Харьковом появился первый немецкий самолет-разведчик. Покружил над городом и улетел. Убежищ не хватало. Следовало форсировать переоборудование подвалов, но для больших масс людей этого было недостаточно. По примеру Киева мы начали рыть щели во дворах и скверах. С 20 июля немцы летали над городом уже ежедневно: нагло, на большой высоте, в одно и то же время. Зенитки огня по ним не открывали, истребители их не преследовали. Люди шли и звонили в горком и райкомы, требуя положить этому конец. Все привыкли думать, что, где бы вражеский самолет ни появлялся, ему навстречу должны лететь наши истребители и непременно сбивать. А если фашисты чувствуют себя в небе спокойно, значит, кто-то что-то недодумал или прошляпил. В голове у населения не укладывалось, что у нас чего-то нет или не хватает. «Как это нет? – удивлялись посетители. – Мы же выполняли все, что от нас требовало правительство, не считались в работе ни с трудом, ни со временем. Почему же у нас недостаток в самолетах?!» Ведь еще недавно сверху говорили, что если нам навяжут войну, то воевать будем на территории противника. Где же те шесть залпов, которыми собирались ответить на каждый залп врага? Было обидно, до боли обидно за Родину, за свою семью и за себя.

Первый авианалет вечером 27 июля застал врасплох. Немцев прозевали. Дежуривший по горкому партии Клименко услышал непривычный гул моторов, выглянул в окно и увидел шесть бомбардировщиков, летевших со стороны Госпрома. С криком «самолеты!» он помчался в кабинет секретаря горкома Чураева. Воздушную тревогу объявили уже в разгар бомбежки, но жертв и разрушений тогда не было: бомбы упали на городское кладбище на Пушкинской. Немцы явно метили в авиазавод, но промахнулись.

В первые же дни войны военврач 2-го ранга Леонид Леонидович Линицкий явился в военную комендатуру Харькова, скорее напоминавшую потревоженный улей или разрушенный муравейник, нежели вполне солидное воинское учреждение с жесткой дисциплиной. Пробиваться пришлось сквозь толпу людей, одни из которых прибыли сюда по повестке, другие желали идти на фронт добровольцами. Они толкались, кричали, шумели, матерились. Кто-то уже был в полувоенной форме, кто-то в своем домашнем, цивильном. Знакомые здоровались друг с другом, делились новостями – в основном, кого уже призвали в армию, кто уже убыл на фронт, чьи семьи решились уехать подальше на восток от быстро наступающего фашиста, а кто решил никуда не уезжать, веря в мощь и силу Красной армии, которая вот-вот остановит фрица.

Женщина лет тридцати пяти с паспортом бегала от стола к столу в военкомате:

– Возьмите меня на фронт!

– Женщина, вы вдова, у вас двое несовершеннолетних детей – мы таких не призываем, – ответил уставший от нескольких бессонных ночей старший лейтенант.

– Нет, – топнула она ногой, – возьмите! Я поняла, что это не шутки. Я должна идти защищать Родину!

Уговорила, кстати, – через три дня она уже ехала на фронт.

Разумеется, Линицкий не мог оставаться в городе, когда вся страна поднялась на защиту Отечества. Как рвалась идти вместе с ним и Екатерина Федоровна. Сколько усилий потребовалось и самому Линицкому и ее матери, чтобы удержать жену и дочь от такого порыва.

– Доченька, куда тебе! Мне одной не управиться с внуками! – увещевала дочь Мария Николаевна.

– Для тебя сейчас главный фронт здесь, – поддержал тещу Линицкий. – Твоя передовая – это Галочка и Борисик, тыл – Мария Николаевна.

Екатерина Федоровна улыбнулась и согласилась.

Наконец, Леонид Леонидович добрался до приемной военкома. Однако и там было не менее душно, нежели в коридорах, поскольку и туда набилось полно народа в надежде встретиться с военкомом и либо добиться немедленной отправки на фронт, либо, будучи высококвалифицированным рабочим или инженером, получить себе бронь и таким образом обезопасить себя. К тому же и дым стоял столбом от курильщиков. Даже открытые окна не помогали – снаружи была такая же духота и полное отсутствие ветра. Линицкий поначалу даже не мог разобрать, в какой стороне находится дверь военного комиссара.

Ему повезло: военком Маслов неожиданно появился в приемной и, поскольку его никто не узнал, бочком хотел пройти в кабинет. Но его заметил Линицкий. Они были знакомы: Леонид Леонидович иногда лечил военкома в военном госпитале.

– Алексей Гаврилович, – позвал его Линицкий.

Маслов бросил на него косой взгляд, затем оглянулся по сторонам и приложил указательный палец к губам. Кивнул в сторону своей двери. Линицкий все понял и молча проследовал за военкомом. Закрыв дверь, Линицкий остановился у самого порога. Маслов прошел к своему огромному, обитому зеленой фланелью столу. Сел, закурил, жестом пригласил Линицкого сесть к приставному столу, протянул ему портсигар.

– Как дела на фронте?

Маслов лишь рукой махнул:

– Киевский укрепрайон приведен в полную боевую готовность. Минск пал, взята Брестская крепость. Немцы вот-вот возьмут Черновцы…

И тут Маслов опомнился, отогнал от себя клубы дыма, испуганно посмотрел на Линицкого.