Разведчик Линицкий

Помимо начальницы и правительницы были и другие должностные лица, которые назначались уже ими самими. Каждый класс в воспитательном заведении должен был находиться под наблюдением классной дамы – надзирательницы. Ее обязанности заключались в руководстве воспитанием девиц и содействии учительницам в деле обучения. Надзирательницы должны были непрестанно быть при воспитанницах, заботиться о «воспитании их характера», об их успехах, поведении, чистоте и учтивости, об одежде и белье воспитанниц, а также о том, «с благородной ли и приличной осанкой и опрятно ли кушают». Они по уставу должны были во всем поступать со своими воспитанницами с «крайним благоразумием, кротостью и веселостью, чтобы таким образом отвращать все то, что называется скукой, грустью и задумчивостью». Для этого им запрещалось показывать детям собственные домашние огорчения, предписывалось избегать наказаний, допуская лишь увещевания провинившимся, и в большинстве случаев наедине. Правда, были случаи, когда нераскаявшихся ставили на колени во время обеда, но редко.

Кроме надзирательниц по уставу полагалось двенадцать учительниц. Они также с утра до ночи, неотлучно находясь при девицах, занимались помимо обучения еще и воспитанием учениц. Если же учительница не была компетентна в каких-либо науках, то для их преподавания определялись специальные мастера, в обязанности которых входило только лишь преподавание. Учителей иногда приглашали из-за границы, но императрица желала, чтобы воспитание и преподавание сосредоточивались в руках русских учительниц и наставниц, а не «иностранок, видевших в своем труде лишь средство для наживы». Характер преподавания не должен был быть сухим и педантичным, «который мог бы удручающе действовать на настроение девиц». Уроки скорее должны были быть беседами между учительницами и ученицами. Учительницы должны были следить, чтобы воспитанницы «не привыкли излишне важничать и унылый вид проявлять». Им также предписывалось в преподавании учитывать особенности характера и способности каждой ученицы. И потому совершенно не случайно это учебное заведение русские негласно называли «вторым Смольным институтом», так как и начальница, и персонал старались соблюдать традиции привилегированного девичьего института императорского времени.

Форма гимназисток была скопирована с формы смолянок – длинное платье, стянутое в талии, поверх которого надевалась черная пелеринка с белым воротничком (по праздникам надевали белые). Поэтому смолянок иногда называли «черные пелеринки». В каждом классе были две классные дамы. Один день «француженка», на следующий день «немка», и воспитанницы должны были обращаться к ним на соответствующем языке. Поэтому окончившие Кикиндский институт владели четырьмя языками – русским, сербским, французским и немецким.

Как и в собственно Смольном институте, все воспитанницы распределялись на три возрастные группы: 9—12 лет, 12–15 и 15–18 лет.

Мария Николаевна вместе с Катей не без внутреннего трепета вошли в небольшой кабинет начальницы гимназии. Тон интерьеру ее кабинета задавало коричневое, со стертым в некоторых местах лаком фортепиано. Строгое, но усталое лицо Эрдели, ее большие черные глаза внимательно изучали вошедших дам. Она отложила в сторону заявление и биографическую справку Екатерины Дракиной.

– Сколько лет вашей дочери, сударыня?

– Пятнадцать, Наталия Корнелиевна.

– Училась ли где до большевистского переворота?

– Да… – начала было отвечать Мария Николаевна, но Эрдели ее бесцеременно перебила.

– Я бы хотела, чтобы на мои вопросы отвечала барышня. От этого зависит, станет ли она воспитанницей моего заведения, или нет.

Катя внутренне задрожала, напряглась, но внешне, усилием воли, ничем не выдала своего большого волнения.

– Три класса женской гимназии в Бердянске, мадам.

– Какие языки учили?

– Немецкий.

– Каковы были успехи в предметах?

– В большинстве своем хорошие. Неудовлетворительных не было вообще.

Эрдели что-то пометила в своей толстой пролинованной тетради и снова подняла глаза на Катю.

– Как вы относитесь к дисциплине?

Мария Николаевна снова хотела было ответить, но Эрдели так на нее посмотрела, что она больше не произнесла ни звука за все оставшееся время.

– Мой папа, Федор Ардальонович, и сам человек строгих правил и пунктуаций, и меня воспитывал в этом же духе.

Эрдели удовлетворенно кивнула.