Разведчик от бога

Тогда уже вовсю пахло весной. Начал таять снег. День становился все длиннее. Солнце светило ярче. Именно тогда неугомонным друзьям-шалунам пришло на ум испытать твердость мартовского льда на одном из прудов возле деревни. Не особо задумываясь о возможных последствиях, они выбежали на заснеженный лед и почти мгновенно оказались по шею в воде. Приложив немало усилий, Егору удалось выкарабкаться на берег и вытащить за собой друга Мишу.

Оба мокрые насквозь, они бегом кинулись в ближайшую хату. Это был дом семьи Щукиных. Мать Егора отборной бранью встретила мальчишек. Но, сердобольная, она ругала детей не долго. Тут же заставила их полностью раздеться и быстро отправила греться на печку.

– Тетка Меланья, мамке только не говорите! – тихо проскулил с печи Миша.

Но утаить происшествие, едва не ставшее трагедией, женщина не могла. В дом Зайцевых с новостью о сыне была отправлена старшая сестра Егора, Анна. Спустя некоторое время вернувшиеся с работы отцы устроили ребятам воспитательную порку.

Зайцевы жили в единственном каменном доме, стоявшем в самом центре деревни. Отец Михаила был одним из активистов и стоял у истоков создания колхоза. Потом возглавлял местный сельсовет, руководил сельпо в селе Троицкое, а получив юридическое образование, работал народным судьей Чернского района.

Брат матери Егора был женат на Мишиной двоюродной тетке, что немного породнило их семьи. Но, к большому сожалению мальчишек, судьба развела их жизненные пути еще в детстве. Перевод отца Михаила на новое место работы вынудил Зайцевых переехать в Троицкое, а потом в Чернь. С тех пор друзья виделись всего лишь несколько раз…

Егор лежал и думал о друге. Его беспокоила судьба Михаила. Ведь ему тоже было восемнадцать. А значит, он тоже мог оказаться сейчас в армии. И так же мог штурмовать укрепления гитлеровцев под Шашкино. «Жив ли он?» – задавал себе вопрос Егор.

За печкой раздался скрип входной двери.

– Вот, злюка! До чего же больно перевязку делала! И поговорить с ней нельзя! – негодовал Николай, шаркая по земляному полу избы костылем.

– А ты сам откуда? – с неожиданно появившейся надеждой задал вопрос Егор.

– А-а! – махнул рукой Николай. – Издалека я. А откуда, не скажу, потому что место это очень маленькое и не на всех картах обозначенное. Лучше давай с тобой комиссару пожалуемся, что не «красотуля» нам сегодня перевязки делала. У той руки нежные, глаза зеленые, голос сладкий.

– Помолчи лучше. Тоску наводишь, – пробормотал кто-то из Василиев из-за печки.

Егор сел на кровати и повернулся в сторону единственного в комнате окна. Он неожиданно заметил, что на кровати Ивана нет его вещей, а набитый соломой матрац лежит без простыни.

– А Иван-то куда подевался? – поинтересовался Егор.

– Так выписали его, пока ты на перевязке был! – ответили ему из-за печи.

– В часть свою поехал. Она сейчас в Белеве находится, – уточнил Николай, – за ним машина пришла. Да еще весть хорошую принесли: семья его нашлась. Где-то недалеко поселились. Деревню фрицы сожгли. Они чудом тогда спаслись. Он о семье ничего не знал, а тут сообщили.

Егор задумался после слов «деревню сожгли». Перед глазами встала его родная деревня, так же уничтоженная фашистами. Сначала он вспомнил ее такой, какой она была до войны. Потом в памяти всплыли закопченные печные трубы, памятниками вставшие на местах бывших хат.

«Иван! Ну, как же, Иван!» Егор уставился на стоявшую возле окна палаты кровать Ивана. Он стал укорять себя за то, что не узнал сразу председателя соседнего колхоза Ивана Федосеевича Шукалова. «Не может быть!» – думал про себя Егор. С ним рядом, на соседней койке, в одном госпитале, лечился его земляк, чья деревня находится совсем недалеко, на берегу реки Зуша.

Он покачал головой от досады. Оправдывал себя только тем, что не мог сам сосредоточиться из-за слабости от кровопотери. А также тем, что Иван выглядел исхудавшим, поэтому и узнать его было трудно.

Досада от собственного недоумия испортила Егору настроение. Сначала неудачная и болезненная перевязка. Потом отсутствие соседа по палате, который оказался почти близким ему человеком, прекрасно знавшим семью Щукиных.

Отец Егора, будучи хорошим плотником, когда-то менял в доме председателя соломенную крышу на более добротную, под листовое железо. Делал дом Шукаловых таким же примечательным, как и свой собственный. Найти в деревнях хату с крышей, крытой железом, было не так-то просто. Почти все жители крыли дома соломой.

Грустные думы прервал шум у входа. Шустрая медсестра, в ватнике и ушанке, ловко застелила простыней кровать возле окна. Следом за ней, прыгая на одной ноге и опираясь на другую медсестру, вошел невысокий молодой солдат с сержантскими треугольниками в малиновых петлицах. В свободной руке у него был длинный брезентовый сверток, напоминавший чехол, надетый на что-то ценное и тяжелое. Сев на кровать, боец аккуратно положил сверток рядом с собой.

– Оружие сдать надо! – со стороны входа раздался скрипучий, противный женский голос одной из медсестер госпиталя.

– Наган я сдал! – резко ответил сержант, с явным раздражением в голосе.