А двумя часами позже я уже шастал с «искусствоведом» Василием Ивановичем по генуэзским магазинам и рынкам. Ему надо было купить много и подешевле. На последние пять пунктов, приходившиеся на тещу, у Василия Ивановича не осталось денег. Он грустно и растерянно посмотрел на меня: «Да, просчитались маленько. Теща мне этого не простит». «Ничего, не огорчайтесь, — сказал я бодро, доставая бумажник. — Я не обеднею, а тещу обижать нельзя». Мне показалось, что Василий Иванович вот-вот заплачет и станет меня обнимать. Но он сдержался. Когда «тещина программа» была перевыполнена, мой спутник произнес прочувственные слова: «Леонид Сергеевич, дорогой, я тебе этого никогда не забуду. Особо отмечу, когда вернусь в Москву, твое активное участие в оперативной работе во время выставки и отличную помощь нам, чекистам». Нагруженные пакетами, мы дотащились до гостиницы, внесли покупки в номер Василия Ивановича и распрощались. «Преогромное тебе русское спасибо, — еще раз произнес он, крепко пожимая мне руку. — Будешь в отпуске в Москве, заходи обязательно. Ты меня найдешь во Втором главке».
Ну, а я, побродив довольно долго по Генуе, дабы убедиться, что за мной нет «наружки» — наружного наблюдения итальянской контрразведки, пошел на встречу с ценным агентом. Получив сведения от сенатора, а именно такого уровня был мой агент, я отправился восвояси. Как стало потом известно, добытая мною политическая информация была срочно доведена до сведения аж самого Алексея Николаевича Косыгина и получила, как мне доложили, его благосклонное одобрение.
Лилю и Регину, щедро одаренных нашими сувенирами, мы провожали в Москву, что называется, со слезами на глазах — так нам понравились прелестные манекенщицы. Лиле я даже посвятил такие вот декадентские вирши:
А потом закрутилась обычная жизнь. Утром — экстренное чтение наиболее престижных газет, чтобы не проворонить важных событий, потом — быстро состряпанная информации или статейка для газеты (редакция вызывала меня каждый день в 9 утра по итальянскому времени), которые практически каждодневно диктовал я по телефону нашим милым и терпеливым стенографисткам, затем — также почти что ежедневные встречи с агентурой, которые вместе с проверкой занимали часа три-четыре, а то и все пять. А в заключение — бдение в резидентуре допоздна, чтобы обработать полученную информацию, написать шифротелеграммы и получить: или «ЦэУ» — то бишь ценные указания резидента на ближайшее и отдаленное будущее, или очередной втык. Было, естественно, и то и другое вместе с небольшой лекцией о необходимости вести нравственную и скромную жизнь, достойную коммуниста и чекиста.
В отпуск, в Москву, я отправился, помню, в июне, с неплохими, кстати, результатами по оперативной работе. Имелись также перспективные заделы на будущее. Явившись в «контору» с «омаджиками», то есть сувенирами для приятелей из нашего Пятого (тогда) отдела, я предстал в тот же день перед своим шефом-начальником. Принял он меня суховато, хотя и похвалил за «достигнутые успехи». А после часовой беседы молвил: — Леонид Сергеевич, вам надлежит завтра явиться на заседание парткома ПГУ в 11 часов 15 минут.
— Зачем?
Мой вопрос был, конечно, не только наивным, но и глупым. Начальник презрительно поглядел на меня:
— Не знаю, товарищ Колосов. На парткоме вам все объяснят.
Членом парткома от нашего отдела был доброй памяти Валя Каванов, мой приятель. Он работал одно время в Италии по линии «Гэ Пэ» — «Главный Противник», но нарвался на «подставу», то есть на провокатора итальянской контрразведки, и ему пришлось срочно «мотать» из Италии. Такое случалось в нашей разведжизни не так уж редко. Я нашел Валю в отделе.
— Старик, зачем меня тянут на партком?
— Вот ты, кстати. А я тебя искал, чтобы спросить, в чем дело… В повестке записано кратко: «Об аморальном поведении в Генуе т.т. Колосова и Ермакова (корреспондента «Правды») во время торгово-промышленной выставки». Большего мне выяснить не удалось. Вы что, трахнули там кого-нибудь?
— Да нет. Возили только в Портофино двух знакомых манекенщиц. А потом посидели у них в номере гостиницы.
— Посидели или полежали?
— Посидели, клянусь. Ничего серьезного не было, сам же понимаешь, какая там была обстановка.
— Понимаю, понимаю… — Валя явно засомневался. — Но ты, старик, лучше говори всю правду. Там у них на вас с Володенькой телеги лежат преогромные, со всеми подробностями. Ты знаешь наших контрразведчиков. Им только попадись — душу вымотают. Ведь надо же отработать командировочные… Сколько было баб?
— Две. Но они очень порядочные…
— Понятно. А сами они не могли проболтаться? Своим близким подругам, например.
— Не думаю. Они не впервые в загранпоездках.