Читаем Разведчик в Вечном городе. Операции КГБ в Италии полностью

Я начал развивать… Семейные обеды, коллективные походы в театры и кино, уикэнды на природе с настоящим «кавказским» шашлыком… Элена и Милица Сергеевна были очень довольны. «Мы как будто бы вновь обрели семью, — щебетала старушка. — Вы такая чудесная семейная пара… С вами так легко и хорошо. А главное, можно свободно поговорить на русском языке по душам».

Только однажды Элена, когда мы на короткое время остались вдвоем, спросила, пристально уставившись в мои глаза: «Льеня, почему ты не интересуешься моими делами? Тебе не любопытна, чем я занимаюсь?» «Нет, — ответствовал я не моргнув глазом, — меня не интересует твоя работа. Я журна-лист, а не шпион». «Слава Богу, — обрадовалась она. — А я думала, что твой интерес ко мне чисто профессиональный».

— Что ты, Элена! Ты мне очень нравишься как женщина…

Нет, я, ей-богу, не врал…

Между тем из Центра пришла бумага о том, что Элена Смайле не числится в списках сотрудников американской разведки и что с ней товарищу Лескову, то бишь мне, грешному, надобно самым активным образом развивать отношения и готовиться к вербовке «этого ценнейшего источника», которому присвоили псевдоним «Лада».

— Мой дорогой! — резидент был торжествен и строг. — Отправляй жену в Москву на зимние каникулы к детям, а сам начинай любовную интригу. Как только затащишь ее в постель, заставишь носить копии секретных документов. Судя по всему, она в тебя влюбилась. Ведь в этом бальзаковском возрасте бабе мужик — да еще русский — вот как нужен! Если состоится вербовка — это будет блестящей твоей операцией.

Тут уж возмутился я. Вспомнил свое «генуэзское позорище» и позорное «битье» на парткоме Первого главка.

— Шеф, — начал спокойно я, — как же так получается? За невинный флирт с манекенщицей вы всаживаете мне «строгача», а за любовные утехи с белогвардейской дамой вы мне сулите орден! А если узнает моя жена? Значит, развод и прощай семейная жизнь?! А вы подумали о моих малолетних детях?!!

— Перестаньте молоть чепуху, капитан (я еще был капитаном), — резко оборвал меня резидент. — С женой, если что случится, мы переговорим, и она поймет, что интересы Родины превыше всего. И потом вам уже давно пора начать отличать блядство от дела. Вот к последнему и приступайте…

Жена моя уехала в Москву к дочкам. Я ей намекнул на обстоятельства, и она все поняла. Тоже ведь была образцовым членом КПСС и считала интересы Родины превыше всего. Все ведь тогда такими были. Или почти все. Странно, но Элена тоже отправила свою престарелую тетку в Вашингтон. Об этом она мне сообщила, позвонив в корпункт буквально дня через два после отъезда моей жены. «Когда встретимся?» — спросила Элен. Я знал, что мой телефон прослушивается контрразведкой, и назвал ей место встречи, которое ни у кого не вызвало бы никаких подозрений. «Завтра в восемь вечера в ресторане «Эст, эст, эст». «Хорошо, договорились», — Элен повесила трубку. Послышался характерный щелчок телефонного автомата. Видимо, звонила с улицы, во время разговора были к тому же слышны гудки автомобилей. «Молодец», — подумал я тогда. Ресторан я выбрал очень дорогой — в самом центре Рима, на площади Святых Апостолов. Народу там собиралось не так много, и среди присутствующих или вновь входящих нетрудно будет выявить «наружку». Между прочим, у ресторана, вернее, у его названия, очень любопытная история. В 1111 году в свите императора Генриха IV, направлявшегося в Рим, был вельможа, считавший Бахуса главным своим божеством. Он посылал слугу впереди кортежа, приказывая ему ставить на винных лавках с хорошим вином слово «Эст!», то бишь «Есть!». Слуга, прилежно исполнявший волю своего хозяина на всем пути, вдруг исчез. Вельможа забеспокоился, но в небольшом местечке Монтефиасконе, уже под самим Римом, увидел на двери невзрачного винного погреба огромными буквами: «Эст! Эст!! Эст!!!» А в самом погребке возле наполовину опорожненной бочки сладко храпели пьяные в доску хозяин погребка и слуга вельможи. С тех самых пор, говорят, римский ресторан «Эст, эст, эст» и угощает своих респектабельных посетителей только монтефиасконским вином. Во всяком случае, так уверяет его хозяин. Вино действительно преотличное. Во время ужина мы с Элен болтали о всякой всячине. Она была очаровательна в этот вечер. Она вообще была очаровательной. Высокая, стройная, длинноногая, зеленоглазая, с короной роскошных волос. Только один раз она спросила, пристально поглядев мне в глаза:

— Тебя не смущает, что я работаю в американском военном атташате?

— Конечно, нет. Ведь я все равно не буду брать у тебя интервью, нет у меня никаких вопросов, кроме одного…

— Я тебя люблю, — прервала меня Элен. — Такое происходит со мной впервые в жизни. Чтобы так, сразу… Едем ко мне.

«Вот и пробил мой смертный час», — подумал я, но тут же вспомнил строгие глаза моего резидента: «Если ты, мой дорогой, затащишь Ладу в постель, она тебе сразу же начнет таскать копии секретных документов от своего морского атташе. Потому что ничто так не привязывает к мужчине стареющую женщину, как интимные отношения».

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского флота
Адмирал Советского флота

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.После окончания войны судьба Н.Г. Кузнецова складывалась непросто – резкий и принципиальный характер адмирала приводил к конфликтам с высшим руководством страны. В 1947 г. он даже был снят с должности и понижен в звании, но затем восстановлен приказом И.В. Сталина. Однако уже во времена правления Н. Хрущева несгибаемый адмирал был уволен в отставку с унизительной формулировкой «без права работать во флоте».В своей книге Н.Г. Кузнецов показывает события Великой Отечественной войны от первого ее дня до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное