Разведка была всегда...

Кристенек вообще быстро очаровал «великую княжну» и прослыл у неё за человека «очень искреннего». Созданию такового впечатления, очевидно, в немалой степени способствовало то обстоятельство, что от расточаемой лукавым агентом, по выражению Лунинского, «музыки розовых слов шёл и запах денег». Так или иначе, «Елизавета», оговорив, что для путешествия ей необходимо 2 тысячи дукатов, решилась оставить наконец вечный город и двинуться навстречу ожидавшим её русским кораблям. Она была в прекрасном настроении, почти счастлива. Она говорила Роккатани о Провидении, постоянно покровительствовавшем ей, когда у неё самой опускались крылья. Она строила новые радужные планы, трогательно прощалась с друзьями, наговорив всем кучу любезностей. Друзья тоже были взволнованы и желали удачи. Правда, на просьбу вернуть ей копии документов, удостоверяющих её достоинство, и писем к различным высокопоставленным лицам Роккатани сокрушённо сказал, что всё это ради предосторожности сожжено. Тогда как на самом деле было припрятано. Но это мелочи. Будущая государыня не только не рассердилась, но даже подарила аббату золотую шкатулку, на дне которой лежала крохотная, с ноготь, камея с изображением ворона в золотой, украшенной рубинами оправе. Аббат символики не понял, но подарок принял.

С помощью банкира Орлова Дженкинса и Кристенека «Елизавета» расплатилась с немалыми долгами и заняла солидную сумму под векселя. Запах денег сменился звоном настоящих монет, в котором музыкально одарённая «великая княжна» без труда улавливала сладостные мелодии. Кристенек со своей стороны энергично ускорял подготовку к отъезду. Он отправил к Алехану нарочного курьера с извещением о скором приезде гостей и, вероятно, об обещании авантурьеры оказать графу протекцию за будущую услугу при римском или каком-нибудь ином дворе. Появление курьера показывает, что генеральс-адъютант действовал в Риме не в одиночку, что, впрочем, можно было предположить заранее. Орлов в донесении императрице уже после поимки «Елизаветы» отмечал, что в акции кроме Кристенека участвовали и другие агенты, среди которых назвал только Франца Вольфа. Но где и как были задействованы агенты — неизвестно.

11 февраля (по н. ст.) «царственная особа» торжественно, с многочисленной свитой покинула Рим. Кристенек «за три почты» от Пизы помчался вперёд, так сказать, герольдом. «Великую княжну» надлежало встретить как подобает. Точнее, встречать следовало графиню Силинскую (Зелинскую), по странности именовавшуюся также сестрой господина Пугачёва. Римское общество на досуге снова занялось личностью загадочной красавицы с непредсказуемым поведением. Ведь если она и вправду претендует на русский трон, то как же рискнула отправиться в резиденцию высшего представителя императрицы на Средиземном море, под его защиту? Орешек был расколот, скорее всего, дамской частью светской салонной публики, как и повсюду, гораздо более сообразительной, чем мужская. Было доказано (с помощью внутреннего убеждения), что знатная путешественница — бывшая любовница синьора Орлова, когда-то бросившая его ради синьора Радзивилла, а теперь решившая вернуться к прежнему поклоннику. Всё это было настолько очевидно, что вполне успокоило общее любопытство. Едва ли не один маркиз д’Античи имел на этот счёт особое мнение. Он полагал, что птичка полетела прямо в открытую клетку и что синьора Орлова-Чесменского следует поздравить с ловким стратегическим ходом...

15 (4) февраля графиня Силинская прибыла в Пизу и поселилась в нанятых Алеханом палатах Нерви. Обе стороны были радостно возбуждены, хотя и по разным причинам. «Елизавету Вторую» встречали с царскими почестями. Русские офицеры и генералы на улицах и в общественных местах держались перед ней так, словно уже присягнули. Всюду чувствовалась добротная режиссура его сиятельства. Сам Алехан ежедневно бывал с визитами, возил желанную гостью по достопримечательным местам. И конечно, разговоры, разговоры... «Елизавета» принялась в очередной раз пересказывать свою «легенду». «...Сказывала о себе, — доносил Орлов Екатерине несколько суконным языком, лишающим захватывающее повествование всякой поэтической прелести, — что она и воспитана в Перси[и], и там очень великую партию имеет... знакома очень между князьями имперскими, а особливо с триерским и с князем голштейн-лимбургским; была во Франции, говорила с министрами, дав мало о себе знать. Венский двор в подозрении] имеет, на шветской и пруской очень надеется; вся конфедерация ей очень известна и все начальники оной. Намерена была ехать отсель в Константинополь прямо к султану...» Алехан слушал с неподдельным интересом, пытаясь постичь, кто перед ним. Но собеседница, привычно скользя по поверхности, ревниво хранила тайну. «Я ж моего собственного заключения об ней прямо Вашему императорскому величеству донести ни как не могу, по тому что не мог узнать в точности, кто оная действительно», — признавался Алехан Екатерине. Он мог утешиться лишь тем, что прекрасная авантурьера, сидевшая перед ним, знала о нём не больше, хотя думала, что знает всё.