Разведка и другие тайные службы древнего Рима и его противников

Заговорщики сумели тайно пронести в курию, на заседание сената, кинжалы и, внезапно напав на Цезаря, расправились с ним. Однако убийство вызвало не восторг, а ужас у большинства ничего не подозревавших сенаторов, да и сами убийцы, лишившие жизни великого полководца, были перепуганы. Как пишет Аппиан, «многие в суматохе ранили мечами друг друга. Когда убийцами злодеяние было совершено в священном месте и над особой священной и неприкосновенной, началось бегство по сенату и по всему городу; в этом смятении некоторые из сенаторов были ранены, другие убиты. Погибли и многие из горожан и иностранцев, не потому, что это стояло в плане заговорщиков, но из-за всеобщей сумятицы и незнания, кто, собственно, нападает. Гладиаторы, которые ещё с утра были вооружены для показа зрелища, теперь прибежали из театра к ограде сената, а самый театр опустел, так как зрителей охватил страх и ужас, и все пустились в бегство. Все товары были расхищены. Все закрывали двери и готовились защищаться с крыш» [Appian «В. С.», II, 118]. Весь Рим был в шоке и растерянности. Растерялись даже ближайшие соратники Цезаря — Марк Антоний и Марк Лепид. «Антоний, полагая, что и над ним было замышлено убийство вместе с Цезарем, забаррикадировался в своем доме. А Лепид, начальник конницы, узнав о случившемся в то время, как он был на форуме, убежал на остров на реке Тибр, где у него стоял легион солдат, и привёл их на Марсово поле, чтобы быть более готовым к выполнению приказа Антония» [Appian «В. С.», II, 118].

Никакого приказа Марк Антоний тогда не отдал.

Сразу же после содеянного «заговорщики вместе с гладиаторами побежали на Капитолий» [Appian «В. С.», II, 120]. С трибун неслись высокие слова о родине и свободе, народу было решено раздать деньги, с целью привлечь на свою сторону, но вот только сопровождали «поборников свободы» с оружием в руках не римляне, их сограждане, ради которых якобы всё и совершалось, а гладиаторы.

То, что лидеры заговора запутались в своих понятиях о чести, совести и свободе, запутались в выборе способов достижения справедливой формы правления, видно было даже историкам древности. Как писал Аппиан: «Они полагали, что теперешний народ — подлинно римский, такой ещё, каким, они знали, он был при древнем Бруте[59], уничтожившем царскую власть. Но они не осознавали, что им приходится рассчитывать на два друг другу противоположных настроения, то есть, чтобы окружающие их любили свободу и одновременно за плату служили их интересам. Последнее было более осуществимо, так как нравы гражданские были тогда сильно испорчены. Исконный римский народ перемешался с иностранцами, вольноотпущенник стал равноправным гражданином, и у раба был тот же вид, что и у господина; ибо, если исключить сенаторскую одежду, всё прочее облачение было и у них, и у рабов одинаковое. Кроме того, обычай, имевший место только в Риме, — публичные раздачи хлеба неимущим, — привлекал в Рим бездельников, попрошаек и плутов из всей Италии» [Appian «В. С.», II, 120].