Разведка: лица и личности

Я несколько раз заводил с матерью разговор о нашем национальном происхождении. Понятно, что я русский. Родился в России, мать и отец тоже русские. А почему фамилия на «о» — Кирпиченко? Из рассказов матери выяснилось, что по-украински «кирпич» — «цегло», и если бы фамилия была украинская, то я должен был бы зваться Цегленко. Смутно припоминаю, что в каких-то древних документах отца видел и такое написание — Кирпиченковъ. Наверное, вместе с твердым знаком отскочило и где-то затерялось «в». Фамилия матери — Слюсарева — также заключала в себе некий парадокс: русская по форме, она образована от украинского слова «слюсарь» — «слесарь». Мать говорила, что в их местах все давно перемешалось — и семьи, и языки. Говорили по-русски, а пели по-украински. То, что в моих жилах течет русская и украинская кровь, дает мне моральное право заявить, что я одинаково ненавижу и русский великодержавный шовинизм, и воинствующий украинский национализм, особенно в эти дни, в дни развала нашего многонационального государства и разгула националистических страстей.

А ведь было у нас и интернациональное воспитание, и дружба народов, но что-то не получилось. Пример такой дружбы я нашел в моем альбоме периода учебы в Институте востоковедения — это фотография четырех девочек, живших вместе в комнате общежития в Алексеевском студенческом городке: русской Вали Андреевой, узбечки Дильбар, татарки Иры Мангутовой и испанки Терезы, изучавшей к тому же китайский язык. В нашем институте учились представители всех национальностей Советского Союза и даже привезенные в СССР дети испанских республиканцев. Кроме Терезы была еще одна испанка… Но лучше по порядку…

В 1982 году мне случилось присутствовать на приеме в советском посольстве в Мехико. Я стоял в компании сотрудников посольства. Вдруг в зале появилась красивая женщина с черными, пышными, ниже плеч волосами, с большими выразительными глазами. Не заметить ее было нельзя, так как она была на голову выше остальных представительниц женского пола, в основном невысоких мексиканок. Спрашиваю местных коллег. «Что это за яркая птица?» — «А это, — отвечают, — местная поэтесса, испанка, поддерживающая тесные связи с советским культурным центром». Испанка же стремительно направляется к нам, обнимает меня и вопрошает: «Какими судьбами, Вадим?»

Первая мысль: «Опасность! Опознали! Кто это? Под какой я здесь фамилией?» Соображаю, что нахожусь здесь под своей фамилией и, следовательно, никакого конфуза быть не может. А испанка продолжает расспросы. Постепенно начинаю понимать, что это Кармен, подруга Терезы, учившаяся в институте на одном с нами курсе, на турецком отделении.

Попутно поясню, что выезды за границу под другой фамилией вызывались не какими-то супершпионскими обстоятельствами, а желанием спокойно получить въездную визу, ибо моя фамилия к тому времени приобрела уже нежелательную известность.

Жизнь Кармен — настоящий роман в духе папаши Дюма. Уже после окончания института она отыскала в Мексике своего отца и, оставив в Союзе семью (мужа и сына), уехала за океан, но не просто, а с приключениями.

Тем для расспросов оказалось множество. Через два дня я побывал у нее в гостях, куда она пригласила несколько близких ей людей. Признать в этой даме прежнюю Кармен было очень трудно. В институте она была самой тощенькой и казалась даже прозрачной от худобы, а тут предстала в облике яркой красавицы. Среди многочисленных воспоминаний о друзьях и знакомых, о жизни в общежитии и разных забавных случаях Кармен напомнила и то, о чем я уже забыл. «А помнишь, — говорила она, — как на первом курсе в самом начале учебного года твою будущую жену выгнали с лекции? “Девушка в красной кофточке, — сказал тогда заведующий кафедрой основ марксизма-ленинизма Романов, — немедленно покиньте аудиторию и идите болтать в коридор!”» Действительно, был такой случай.

Удивительные все же бывают встречи, учитывая громадность дистанции от Алексеевского студгородка до Мехико и в пространстве, и во времени (пролетело 30 лет!).

Теперь в одном из моих фотоальбомов несколько страниц посвящено встрече с Кармен Кастальотте, а в домашней библиотеке имеются два томика ее стихов. При общении с Кармен мне показалось, что сердце ее находится не в Азербайджане, где, по всей видимости, живут ее первый муж и сын, и не в Польше, где она жила со вторым мужем, не в Испании, где она родилась, и даже не в Мексике, где она сейчас живет, а в далеких Сокольниках, где находился Институт востоковедения и прошла ее молодость.