Разведотряд

Его расслышал даже комендантский курьер Альфред, несмотря на треск и куриное квохтанье мотоцикла, трясущегося под ним в бензиновой лихорадке. Он невольно выпустил рукоять акселератора на руле и обернулся…

Подошвы сапог с самодельными косыми набойками для горного лазания и аккуратно заштопанная задница цвета хаки – последнее, что увидел Альфред в своей жизни.

– А вот и конь любовника под балконом… – проворчал Войткевич, кряхтя и потирая зад аккуратно заштопанных Асей галифе.

Stahlpferd – стальной конь «BMW R-31» – словно заржал в предчувствии лихой кавалерийской атаки. Это злосчастный Альфред, косо заваливаясь с сиденья в порожнюю коляску, потянул рукоять акселератора.

– Тпру! – ухватил никелированную рогатину руля Войткевич. – Далеко собрался? – спросил он скорее «стального коня», чем его седока.

Альфред, со сломанной шеей, изумлённо таращился в безответное небо. Никак не ожидал отличник гитлерюгенда такого вот ангела смерти – расово неполноценную русскую задницу, да ещё штопаную. Ни чёрта эпически-вагнеровского «Der Hintere!», как говорил преподобный Фелиас, накрыв муху пивным бокалом…

А собирался Альфред вниз, в комендатуру посёлка, чтобы вызвать подкрепление. Телефонная связь пропала ровно в 18.00. Внезапно и наглухо. Но после того как стало известно о возможной диверсии русских, это уже никого не удивило.

Хотя удивило бы, если б в 17.55 кто-нибудь поинтересовался, а куда, собственно, направляется на ночь глядя старый татарин с садовыми ножницами под мышкой, подслеповато всматриваясь в карманные часы на ладони.

Интерьер с татарином

– Почему он нам раньше не сказал?! – с нетерпеливой прытью пересчитывая половицы садового домика, спросил комендант переводчика, одолженного Бреннером. – Warum?! – выкрикнул он в сморщенное личико Зелимхана, безмятежное и отрешённое. Точно у святого Антония в момент искушения. «Тьфу!» – сплюнул штурмбанфюрер.

– Так ведь никто и не спрашивали, господин офицер… – ещё больше сморщилось личико татарина простодушным до слёз удивлением.

– Э-э!.. – взревел комендант, отпихнув переводчика. – Donnerwetter! Веди, старая сволочь! Сейчас же веди к подземному ходу, где он там начинается и куда!

Чистенький, выдраенный для ходьбы босиком, пол под ногами штурмбанфюрера вдруг вытряхнул пыль, затаившуюся в щелях, и тревожно звякнули стёклышки подслеповатых оконец. Глухой рокот прокатился по лужайке перед парадным подъездом Гелек-Су. Гейгер бросился к одному оконцу, отбросил пожелтевшую шторку и расплющил сизый мясистый нос на стекле, но тотчас же шарахнулся назад.

– Сейчас же, сейчас поведёшь, чуть позже… – пробормотал он нервной скороговоркой, пряча глаза и от переводчика, метнувшегося к простенку, и от татарина.

Тот вообще ухом не повёл на пороховой гвалт, разраставшийся во дворе быстрее, чем эхо взрыва увязало в деревьях сада. «Ещё бы, старческая глухота…» – поуспокоил себя Гейгер и попытался как можно более хладнокровно, нога за ногу, усесться на единственном стуле в домике садовника. Но тотчас же подскочил, едва успев забросить одну за другую – вдогонку первому рокоту взрыва, следом покатил и другой, третий…

Во чреве земном

– Вроде никого… – выдохнул наконец Громов.

Чуть ли не минуту, стиснув зубы, он сдерживал дыхание, прислушиваясь к глухому мраку, наступавшему сразу же за пляшущим рваным краем огненных бликов.

– Тильки наши гупотять, – ткнув горящим факелом через плечо, в другую сторону, подтвердил Мыкола Здоровыло. Добровольный помощник из группы Войткевича.

Там затихал подпольным крысиным шорохом нескладный, вразнобой, шум беготни – старший сержант Каверзев волок за шкирку «языка», себе равного званием Толлера. Тот, хоть и не упирался особенно, но и не способствовал собственной эвакуации. Болтался «язык», как у идиота…

– Да потуши ты его уже… – проворчал вполголоса Громов. – Фрицы вот-вот сунутся, куда ты его, в штаны спрячешь, что ли?

– Ага, тебе… – буркнул Мыкола, но, бросив факел под ноги, принялся затаптывать пляшущие язычки.

– Мне нельзя, у меня и в штанах тротил, – заметил Громов, поддёргивая конец телефонного провода. – Вроде всё цело…

На пару долгих секунд всё исчезло во мраке, словно на них со Здоровылом кто-то набросил непроницаемый фотографический полог. Но ещё через секунду конус фонарного света выхватил сумрачную перспективу туннеля. Неглубокую, смутную уже в десятке шагов, но телефонный провод в красноватом сумраке блеснул отчётливым пунктиром.

– Чёрт… – недовольно хмыкнул сапёр. Изоляция провода лоснилась в свете аккумуляторного фонарика, как начищенная кирза. – Заметят сходу, как только посветят. – Громов исподлобья глянул на помощника. – Бегаешь быстро?

– О-ё… – прозорливо протянул Здоровыло. – Скильки в нас часу?

– Сколько успеешь, всё твоё. Давай динамо…

Здоровыло выдернул из вещмешка коробку полевого телефона и тотчас же принялся откручивать зажимы клемм. Ручищи его дрожали. Заметив это, сапёр утешительно похлопал морпеха по плечу:

– Не дрейфь, мокропехота! Пока фаза до нуля добежит, пока вернётся… Ты ещё и на развалины поссышь, как победитель.