Разведывательная служба Третьего рейха. Секретные операции нацистской внешней разведки

Его цель в отношении меня состояла в том, чтобы создать для меня властную должность, которая открывала бы для меня все двери и обеспечивала бы помощь, в какой бы области она ни была нужна. Это был поистине великолепный план, и мне было немного стыдно, что такие двери открывались для меня благодаря не моим собственным успехам, а благодаря какому-то непредсказуемому, анонимному и всепроникающему влиянию. Едва ли проходила неделя, чтобы помощник Гиммлера не организовывал бы для меня встречу с тем или иным важным руководителем — министром или государственным секретарем, экономистом, ученым или военачальником. За всем этим Гиммлер установил жесткий личный контроль. Спустя несколько лет он сказал мне, что установление отношений с важными людьми в государстве и партии было организовано не только из практических политических соображений, но и как тестовый процесс. Прямо или косвенно он получил от этих людей их личные впечатления от меня.

Размышляя о работе этой секретной схемы, я начал понимать, что создание такой разведки, которую я себе представлял, невозможно без помощи такого рода. И все же это было лишь скромное начало реализации моей идеи, подготовительная работа в своей стране. В чем-то похожие связи, хоть и на разном уровне, начали устанавливаться в политических, экономических и военных кругах за границей. Но обо всех этих контактах не знали ни другие руководители департаментов, ни агенты из ближайшего круга.

Глава 29 Планы на заключение мира

«Тотальная победа» уже невозможна. — Препятствия к переговорам о заключении мира. — Военные круги уверены в нашем успехе. — Встреча с Гиммлером. — Доктор Керстен. — Гиммлер и прощупывание почвы для заключения мира Германией. — Обсуждение моего плана. — Очертания будущей Европы. — Гиммлер дает мне полномочия

Мои беседы летом 1942 г. с различными руководителями правительственных департаментов, ведущими экономистами и научными светилами с точки зрения секретной информации, которая постоянно ко мне поступала, вселили в меня чувство огромной неуверенности. Больше всего меня тревожили военный потенциал Соединенных Штатов, который еще даже не был задействован, и сила Красной армии, которую наши руководители вермахта, уверенные в своей наступательной мощи и превосходстве своего стратегического и тактического командования, по-прежнему недооценивали. Огромные просторы русских равнин и климатические условия России не принимались в расчет в достаточной мере. И хотя был достигнут большой прогресс в механизации подразделений вермахта, снова и снова слышны были голоса, говорившие о недостатках техники. Танковые гусеницы, например, были недостаточно широки, и танки часто вязли в грязи на дорогах; движущиеся части не функционировали как следует в экстремальные холода; очень часто башни танков не могли повернуться, и многие другие дефекты неожиданно обнаруживались и в других вооружениях.

Наши главные отрасли промышленности, еще не затронутые последствиями тотальной войны, работали на пределе возможностей. На тот момент мы еще витали в заоблачных высотах, и нацистские лидеры верили, что победа видна. Однако я чувствовал, что для меня это поворотный пункт. Я был вынужден сделать вывод, что идея «тотальной победы» и ее более поздней версии — «победного конца» уже не может быть реализована. Это поставило передо мной вопрос: как сообщить нашим лидерам об этих неприятных фактах, так как они закоснело отказывались даже рассматривать такую возможность.

Моя работа заставила меня осознать, что наши лидеры не имеют реального представления о том, что происходит за рубежом. Их действия всецело определялись их собственными узкими политическими взглядами. Министерство иностранных дел не делало ничего, чтобы изменить такую ситуацию. Возможно, в нем были люди, которые видели ее так же, как и я, но они не играли никакой роли в формировании политической воли. Никто из них не был готов продвинуться от признания фактов к неизбежному выводу, что идея победного конца нереализуема, и еще меньше они были готовы защищать свое мнение перед своими начальниками.

Я начал серьезно задумываться над этой проблемой и пришел к выводу, что, пока у рейха есть силы воевать, у него также будет возможность договориться. На самом деле было еще время достичь компромисса с нашими врагами, но следовало трезво рассчитывать, как это делает брокер: лучше потерять 50 процентов, чем рисковать полным банкротством и потерять все.