Разведывательная служба Третьего рейха. Секретные операции нацистской внешней разведки

Керстен всегда знал, как лучше всего использовать Гиммлера себе на пользу, и умел выходить сухим из воды. Обычно вокруг него возникала большая путаница, так что невозможно был понять, что происходит. Но без поддержки Гиммлера Кальтенбруннер и Мюллер добились бы его гибели и гибели Лангбена в 1943 г. или самое позднее в 1944-м.

Но вернемся в тот августовский вечер 1942 г. После долгого разговора я был совершенно уверен, что Керстен не только согласился с моими идеями в отношении компромиссного мира, но и с воодушевлением их воспринял. Он полностью поддержал мои планы и согласился использовать все свое влияние на Гиммлера, чтобы подготовить для меня пути. Он уверил меня, что я могу пройти долгий путь с Гиммлером, который был обо мне высокого мнения! Наконец у моих планов появился первый активный сторонник.

Затем Керстен начал рассказывать мне о своих собственных затруднениях. Ему нужна была защита от враждебно настроенного к нему Мюллера, и я пообещал ему свою помощь. Когда я рано утром лег в постель, я не мог заснуть. Снова и снова мои мысли возвращались к вопросу о том, как убедить Гиммлера в правильности моих идей.

На следующее утро я был неожиданно вызван к Гиммлеру. Он планировал поехать в Винницу и перед отъездом хотел, чтобы я проинформировал его о текущем состоянии китайско-японских переговоров о компромиссе. Это заняло все утро. Я уже почти закончил свое краткое изложение вопроса, когда Гиммлер вдруг изменил тему разговора, сказал, что он рад, что я подружился с Керстеном, и попросил меня исправить и мои отношения с Лангбеном.

Мне показалось, что настал момент изложить ему то, что занимало все мои мысли. Гиммлер, вероятно, заметил, что мои мысли чем-то заняты, потому что он внезапно сказал: «Вы такой серьезный — вы себя плохо чувствуете?»

«Напротив, господин рейхсфюрер, — сказал я. — Лечение доктора Керстена сегодня хорошо взбодрило меня. Я знаю, как дорого ваше время, но самая важная часть моего доклада лежит не в моем портфеле — он сейчас почти пуст, — а в моей голове. Но я не хочу начинать, пока не буду уверен, что у вас действительно есть время все выслушать спокойно».

Гиммлер, подозрительный как всегда, немного занервничал. «Что-то неприятное? Что-то личное?» — спросил он.

«Ничего такого, господин рейхсфюрер. Я просто хочу изложить вам одно дело, которое требует самого важного и трудного решения».

В этот момент был вызван Брандт, и Гиммлер принял определенные решения, надиктовал несколько директив и отложил различные встречи и совещания. Потом он пригласил меня на обед со своими адъютантами и секретарями и попросил меня быть готовым отчитаться перед ним в четыре часа. Чтобы провести эту встречу, он отложил свою поездку в Винницу.

За едой я сознательно сдерживал себя и заметил, как растет любопытство Гиммлера. За столом присутствовали несколько высокопоставленных офицеров вермахта и СС, и Гиммлер был особенно весел и общителен. Так же легко, как он менял свою форму, он был способен меняться от холодного должностного лица до развлекающего своих гостей приятного хозяина.

После обеда Гиммлер извинился и исчез вместе со своей тенью — Брандтом. Спустя приблизительно полчаса меня позвали в его кабинет. Он вышел из-за письменного стола, что он делал крайне редко, и спросил меня, не хочу ли я чего-нибудь выпить, а затем предложил мне сесть вместе с ним и зажег сигару, что тоже было необычно для него. «Ну, начинайте, пожалуйста», — бодро сказал он.

Я попросил у него разрешения начать издалека ввиду всеохватывающего характера вопроса, который я хотел поднять. Он кивнул.

«Как вы знаете, господин рейхсфюрер, — начал я, — свою заключительную подготовительную работу я делал для адвокатуры в Дюссельдорфе. Тамошний председатель суда однажды попросил меня подготовить проект судебного решения. С этим был связан огромный объем работы, и я откладывал ее до тех пор, пока, в конце концов, мне не пришлось делать ее всю за два или три дня. На следующее утро я должен был отчитываться перед председателем. Первое, что он мне сказал, было: „Я уверен, вы бы не отказались от сигары“. Это замечание имело ироничный подтекст, потому что в немецком языке у него двойное значение: „получить сигару“ означает „получить отказ“».

При этом Гиммлер впервые улыбнулся, позвонил в звонок и велел ординарцу принести мне хорошую сигару. Когда я запротестовал, он сказал с улыбкой: «Возможно, вы предпочитаете сигару от председателя суда?»