Разведывательная служба Третьего рейха. Секретные операции нацистской внешней разведки

Я сказал, что, на мой взгляд, промышленность на севере Италии и в Германии хорошо дополняли бы друг друга, но я не думаю, что Италия может потерять какую-то часть своей территории. «Ей придется отказаться от своих колониальных устремлений при заключении любого компромиссного мира». И снова Гиммлер кивнул, как Будда. «Что ж, не могу сказать, что вы меня убедили в отношении Северной Италии». Затем он подскочил к Австрии и сказал голосом, полным решимости: «Но вот эта остается нашей». Я сказал: «Да, я уверен, что никто не будет возражать».

«А как насчет Чехословакии?»

«Судетские территории останутся связанными с рейхом как политически, так и административно. Чехией и Словакией будут управлять свои собственные автономные правительства, но экономически они будут интегрированы с рейхом. Полагаю, что это должно относиться и ко всей Юго-Восточной Европе, включая Хорватию, Сербию, Болгарию, Грецию и Румынию».

Сначала Гиммлер не согласился, но после обсуждения признал, что эти регионы вряд ли могут быть интегрированы в рамках новой Европы как-то иначе. Пока я объяснял ему это, он прервал меня: «Но в конечном счете это снова превратится не во что иное, как в экономическую гонку с Великобританией, и все старые конфликты сохранятся».

«Господин рейхсфюрер, — сказал я, — давайте не будем думать о конфликтах, которые могут возникнуть в будущем. Давайте прежде всего разрешим существующие конфликты, которые мешают формированию новой Европы. А это означает, что нужно найти основу для принятия компромиссного решения закончить войну».

Большим прыжком он оказался возле карты Польши и сказал: «Но польский народ должен работать на нас!» Я сказал: «Мы должны разработать решение, при котором все будут сотрудничать по своей доброй воле. Мы все должны быть в одной лодке, и тот, кто не будет выполнять свои обязанности, утонет».

Гиммлер перешел к Прибалтийским государствам. «Здесь должен быть создан район для экспансии Финляндии, но финны — умные люди, и этот северный уголок не будет вызывать у меня головную боль. — Он снова поднял на меня глаза. — А как насчет России?»

«Мы должны подождать и посмотреть».

Повисла долгая пауза, а затем Гиммлер сказал: «Если я правильно вас понял, основой вашего компромиссного мира является сохранение Великой Германской империи в ее приблизительных территориальных границах на 1 сентября 1939 г.» — «В общих чертах да». — «Мы должны использовать все наши территориальные приобретения для торга?» — спросил Гиммлер, и я снова ответил: «Да».

Далее я сказал, что в качестве ядра перестроенной Европы Великая Германская империя сможет решать социальные проблемы с обновленной энергией, используя частную инициативу и объединяя ее с руководством и планированием. «Я полагаю, что для создания новой Европы все националистические тенденции должны быть обузданы; но специалисты должны будут скрупулезно изучить все эти проблемы. Для начала, господин рейхсфюрер, имеет значение лишь то, что стоит потратить наше время, чтобы найти компромисс, пока мы еще на пике своей силы. Этот компромиссный мир, если его удастся достичь, создаст правильный фундамент, стоя на котором мы сможем встретить конфликт с Востоком. В настоящий момент мы уже ведем войну на два фронта, а как только США добавят на чашу весов свою гирю помощи, то такой вес будет довольно тяжел для нас». Я напомнил ему слова Лаваля фюреру: «Господин Гитлер, вы ведете великую войну, чтобы построить новую Европу. Но вам следует сначала построить новую Европу, чтобы вести свою великую войну».

Гиммлер улыбнулся. «Да, да, да, — сказал он, — этот Лаваль слишком умен; если читать его имя задом наперед, оно по-прежнему будет Лаваль».

К этому моменту было уже три часа ночи. Гиммлер заметил, что я уже без сил, и прекратил разговор. «Очень хорошо. Я чрезвычайно рад, что мы с вами полностью обменялись своими взглядами. Я одобряю ваш план, однако с условием: если вы допустите серьезную ошибку в вашей подготовительной работе, то я брошу вас, как отбрасывают раскаленный уголек. И конечно, нужно будет еще посмотреть, смогу ли я убедить Гитлера к Рождеству».

Читателю будет трудно понять, как много значил для меня этот разговор в августе 1942 г. Гиммлер предоставил мне все полномочия действовать. Но в то время я не осознавал, что на такое решение позже могут повлиять неподвластные мне факторы и что характер Гиммлера настолько переменчив, что эти влияния могут превратить его лучшие намерения в их полную противоположность. Во всяком случае, прежде чем я ушел от Гиммлера в ту ночь, он дал мне свое честное слово, что к Рождеству Риббентроп уже не будет занимать свой пост.