«Знаете, Шелленберг, это просто глупо — то, что между нами. Сначала я думал, что мы отлично поладим в наших личных и профессиональных отношениях, но не получилось. У вас передо мной много преимуществ. Мои родители были бедны, и я сам пробивался в жизни; я был сыщиком в полиции; я начинал с дежурного полицейского и прошел тяжелую школу простой полицейской работы. А вы образованный человек, юрист, родом из культурной семьи, много путешествовали. Иными словами, вы крепко увязли в окаменевшей системе консервативных традиций. Возьмите, например, людей вроде тех, которых вы знаете по „Красной капелле“, — Шульце-Бойзена или Харнака — вы знаете, они тоже были интеллектуалами, но совершенно иного рода. Они были чистыми интеллектуалами, прогрессивными революционерами, всегда ищущими окончательное решение; они никогда не остановились бы на полумерах. И они умерли, веря в это решение. В национал-социализме слишком много компромиссов, чтобы он мог дать такую веру, а коммунизм может. В нем есть последовательное отношение к жизни, которого не хватает большинству наших западных интеллектуалов, за исключением, наверное, некоторых членов СС. Я говорю сейчас не о массе немецкого народа — эти люди непоколебимы, стойки и храбры — и не о героизме наших солдат на передовой; я говорю об интеллектуальной элите и безликих формах ее путаной духовной позиции. В национал-социализме никогда не было таких, и он никогда не преображал их. Если мы проиграем эту войну, то не из-за недостатка военного потенциала, а из-за духовной немощи наших лидеров. У нас нет настоящих лидеров, у нас есть один лидер — фюрер — и все. Возьмем толпу людей, стоящих непосредственно в его подчинении, и что же мы видим? Они все ссорятся между собой днем и ночью либо за покровительство фюрера, либо за свою власть. Вероятно, он заметил это уже давно, и по непостижимой для меня причине он, видимо, использует такое положение дел, чтобы править. Вот в чем его величайшая несостоятельность. В его управлении государством видна серьезная нехватка мудрости. Я ничего не могу поделать, но вынужден все больше и больше склоняться к выводу, что Сталин делает это лучше. Только подумайте о том, что его организация вынуждена была выдержать за последние два года, и об уверенности, с которой он утвердил себя перед своим народом. Сейчас я вижу Сталина совершенно в другом свете. Он неизмеримо выше руководителей западных стран, и, если бы у меня спросили, что я могу сказать по этому вопросу, я бы сказал, что нам следует достичь соглашения с ним как можно скорее. Это был бы удар, от которого Запад с его чертовым лицемерием никогда не смог бы оправиться. Знаете, с русскими все понятно: либо они немедленно снесут вам башку, либо обнимут вас. В этой западной куче мусора всегда говорят о Боге и всяких таких высоких материях, но, если им будет выгодно, они позволят целому народу умереть от голода. Германия ушла бы гораздо дальше вперед, если бы фюрер по-настоящему занялся этим. Но у нас все попытки не доводятся до конца, и все делается наполовину; и если мы не будем осторожны, то это нас погубит. Гиммлер лишь тогда крутой, когда знает, что за ним стоит фюрер. Иначе он не принимал бы решения то так, то сяк. Гейдрих был в этом отношении гораздо выше его; фюрер был прав, когда назвал его „человеком с железным сердцем“. Борман — человек, который знает, чего он хочет, но он слишком незначителен, чтобы мыслить как государственный деятель. Посмотрите на него и Гиммлера — словно пара дерущихся змей. Гиммлеру будет нелегко победить в этом состязании».