Однажды мы с Гиммлером обсуждали Бормана, и Гиммлер подтвердил мое предположение. «Фюрер настолько привык к Борману, что очень трудно ослабить его влияние. Я несколько раз вынужден был идти ему на уступки, хотя на самом деле моя обязанность — выдворить его. Надеюсь, что мне удастся его переиграть, не избавляясь от него. На нем лежит ответственность за многие ошибочные решения фюрера; фактически он не только подтвердил свою бескомпромиссную позицию, но и ужесточил ее».
Со временем Борман методично укрепил свое положение. Изначально он был управляющим имением в Мекленбурге, затем участвовал в саботажах при сопротивлении французской оккупации Рура, а также был членом «черного» — нелегального — рейхсвера. Он рано вступил в партию и сделал карьеру под патронажем Гесса, должность которого он принял и использовал для обретения политической власти до такой степени, какой Гесс и не достигал. В 1945 г., отчетливо понимая общую ситуацию, равно как и опасность своего собственного положения, он стал одним из тех, кто предпринял решительную попытку переметнуться в восточный лагерь.
Другим высшим руководителем с определенной симпатией к русским был Мюллер. Мои первые серьезные подозрения в искренности его работы против России возникли у меня после долгого разговора с ним весной 1943 г. после совещания полицейских атташе за границей. Мюллер, в отношениях с которым я все больше и больше приближался к открытой вражде, был особенно корректен и любезен в тот вечер. Так как было уже поздно, я предположил, что он нетрезв, когда он сказал, что хочет поговорить со мной.
Он заговорил о «Красной капелле». Он провел много времени, изучая мотивы, побудившие этих людей к предательству, и интеллектуальную среду, из которой они вышли.
«Я думаю, вы со мной согласитесь, что, опираясь на ваш собственный опыт, советское влияние в Западной Европе существует не только в среде рабочего класса, оно также проникло в умы и образованных людей. Я вижу в этом неизбежное историческое развитие нашего времени, особенно когда замечаешь духовную анархию нашей западной культуры, под которой я имею в виду в том числе и идеологию Третьего рейха. Национал-социализм — не более чем навоз в этой духовной пустыне. По контрасту с этим можно увидеть, что в России развивается единая и действительно бескомпромиссная духовная и биологическая сила. Глобальная цель коммунистической революции в духовном и материальном мире дает нечто вроде положительного электрического заряда западному негативизму».
В тот вечер я сидел напротив Мюллера, глубоко задумавшись. Передо мной был человек, который вел самую безжалостную и жестокую войну с коммунизмом во всех ее разнообразных формах; человек, который при расследовании дела «Красной капеллы» заглянул под каждый камень, чтобы найти последние ростки этого заговора. И вот какая перемена! И теперь он сказал: