Я был удивлен, услышав от Мюллера такое мнение. Он всегда говорил, что Борман не более чем уголовник, а теперь вдруг такое изменение отношения. Я нервничал все сильнее: к чему он клонит? Пытается поймать меня в западню? Он опрокидывал в себя одну порцию бренди за другой и на своем баварском диалекте начал осыпать бранью упаднический Запад и таких наших лидеров, как Геринг, Геббельс, Риббентроп и Лей, — так что у них, наверное, уже уши горели. Но так как Мюллер был ходячей картотекой и знал все самые интимные подробности о каждом из них, в этом были свои забавные моменты, хотя для меня их затеняло весьма неприятное чувство тревоги. Чего он хочет, этот человек, полный горечи и ненависти, внезапно заговоривший как по писаному? Никто и не слышал раньше, чтобы Мюллер так делал. Один раз, чтобы перевести разговор в шутку, я сказал: «Хорошо, товарищ Мюллер, давайте теперь начнем говорить: „Хайль Сталин!“ — а наш папочка Мюллер возглавит НКВД».
Его глаза злобно сверкнули на меня. «Это было бы прекрасно, — с презрением в голосе сказал он с сильнейшим баварским акцентом. — А вам следует ожидать серьезных неприятностей — вам и вашим несгибаемым друзьям буржуа».
В конце этого странного разговора я все еще не мог понять, к чему клонил Мюллер, — озарение пришло через несколько месяцев. Этот разговор состоялся именно в тот момент, когда у Мюллера происходил его интеллектуальный переворот. Он уже не верил в победу немцев и считал мир с русскими единственным выходом. Это полностью согласовывалось с его методами. Его представления об отношении государства к отдельно взятому человеку, как показывали его поступки, с самого начала не носили ни немецкий, ни национал-социалистический характер, а на самом деле коммунистический. Кто знает, на скольких людей он оказал влияние в то время и скольких перетянул в восточный лагерь?
Мюллер прекрасно знал, что не произвел на меня никакого впечатления и что перемирие, которое мы заключили с ним на этот единственный вечер, закончилось. Его враждебность дорого стоила мне — многих нервов и массы энергии. Это было чем-то вроде дуэли в темноте, в которой большая часть преимуществ была на его стороне, особенно после того, как к концу 1943 г. я обнаружил, что он установил связь с русской разведкой, так что, помимо его личной неприязни, мне приходилось принимать во внимание его реальную фанатичную враждебность.
В 1945 г. он присоединился к коммунистам, и в 1950 г. один немецкий офицер, побывавший в плену у русских, рассказал мне, что видел Мюллера в Москве в 1948 г. и что тот вскоре после этого умер.
Глава 31
Крушение моих надежд
В конце 1942 г. руководитель неудавшегося путча румынской Железной гвардии Хория Сима сумел сбежать из школы СД в Беркенгбрюке неподалеку от Бернау. Мюллер организовал широкомасштабные поиски, но не сообщил о бегстве Симы Гиммлеру. Девять дней спустя Гиммлер позвонил мне в ужасном состоянии и велел немедленно поехать к Мюллеру и сделать все возможное, чтобы помочь ему поймать Симу. Я сразу же понял, насколько опасна эта ситуация для Гиммлера, и задействовал все ресурсы своего ведомства для работы по этому делу. Через четыре дня я возвратил Хорию Симу назад в Германию.
Тем временем Риббентроп узнал о его бегстве и выяснил, что Гитлер ничего о нем не знает. Это довело ожесточенную борьбу между Риббентропом и Гиммлером до наивысшей точки. Риббентроп пошел прямо к Гитлеру и рассказал ему, что Хория Сима снова пытался организовать путч, находясь в Италии. Даже не удостоверившись в фактах, Гитлер впал в сильную ярость, потому что он дал честное слово маршалу Антонеску не освобождать Хорию Симу, пока они не придут к взаимной договоренности об этом. Риббентроп сумел так изложить события в своем докладе, что Гитлер был твердо убежден в том, что мы с Гиммлером снова пытаемся осуществить заговор в Румынии. Он совсем взбесился от ярости и три часа орал, что это скандал и — имея в виду черную форму СС — что он искоренит эту «черную чуму» огнем и мечом.
Для нас все это было с самого начала неудачным делом. И отношение Гитлера, в конце концов, можно было понять; он просто не мог поверить в то, что Гиммлер не знал о бегстве Симы.