Г-н Мюзи установил контакт с доктором Буркхардтом — президентом Международного Красного Креста, который хотел добиться от Германии великодушного подхода к решению вопроса о политзаключенных, особенно французов и поляков, а также еврейского вопроса. Доктор Буркхардт выразил желание встретиться с Гиммлером, и несколько дней я старался получить его согласие, но он, как обычно, все откладывал обсуждение этого вопроса с Кальтенбруннером. Наконец я попросил Кальтенбруннера обратиться к Гитлеру, который, разумеется, ответил резким отказом. Затем я предложил, чтобы Кальтенбруннер встретился с доктором Буркхардтом. Он прикрыл себя, проинформировав Риббентропа, но в конце концов эта встреча состоялась.
Доктор Буркхардт уехал очень довольный результатами. Наконец, казалось, Красный Крест получит возможность вмешиваться в дела, касающиеся заключенных концлагерей и военнопленных. Доктор Буркхардт сформулировал результаты состоявшейся беседы в длинном письме. Однако Кальтенбруннер счел эти результаты слишком конкретными. Он не мог осуществить предложения доктора Буркхардта, и, чтобы сохранить лицо, он согласился позволить Красному Кресту вывезти большинство француженок, интернированных в Равенсбрюке. Я пытался еще надавить на Гиммлера и указал на серьезный подрыв веры к транспорту для вывоза евреев, но я все еще не мог достаточно сильно затронуть его чувства, чтобы побудить его совершить энергичные действия. Так эта попытка решить проблему на гуманитарной основе ни к чему не привела.
Такова была обстановка, когда в феврале 1945 г. во время моих переговоров с г-ном Мюзи пришло сообщение от посла Швеции Амтнана Томсена, в котором говорилось, что граф Бернадот желает приехать в Берлин и поговорить с Гиммлером. Риббентроп послал ко мне своего личного советника Вагнера, чтобы спросить у меня, не я ли организовал все это через свои связи в Швеции. Я совершенно правдиво ответил Вагнеру, что абсолютно ничего не знаю о предложении графа Бернадота, и немедленно уведомил Гиммлера и Кальтенбруннера. Гиммлер очень заинтересовался, но был раздосадован тем, что это дело прошло через посольство и министерство иностранных дел. Это заставило его отнестись к визиту графа официально, что означало, что обо всем будет докладываться Гитлеру. Так как Гиммлер в то время командовал группой армий «Висла» и расположил свой штаб в Пренцлау, он дал указания Кальтенбруннеру поговорить с Гитлером в удобный момент и озвучить фюреру свою позицию. Кальтенбруннер каждый день присутствовал на главном военном совете в рейхсканцелярии и часто проводил часы наедине с фюрером после него. Однако, чтобы не рисковать, он попросил группенфюрера Фегеляйна (жена которого была сестрой Евы Браун) спросить Гитлера о визите графа. Фегеляйн сообщил о реакции Гитлера на следующий день и повторил его комментарий: «Такой ерундой ничего не добьешься в тотальной войне».
Тем временем граф Бернадот уже прибыл в Берлин. Я поговорил с Гиммлером по телефону и от всего сердца просил его не упустить такую возможность и принять графа, подчеркнув, что во время их беседы обязательно возникнут различные точки соприкосновения политических интересов. После долгого досконального обсуждения Гиммлер наконец согласился на предложение, которое оставляло ему путь к отступлению: Кальтенбруннер должен поговорить с Риббентропом, а я — с Вагнером. Мы оба должны постараться убедить Риббентропа принять Бернадота, но не информировать об этом Гитлера, и Риббентропу не следовало говорить, что Гитлер уже высказал свое возражение против этого визита. Если Риббентроп согласится, тогда мы с Кальтенбруннером могли немедленно после этого принять графа. Гиммлер таким образом получал время, чтобы посмотреть, как развивается это дело, прежде чем приехать официально самому. Однако на деле вышло, что граф Бернадот позвонил мне из посольства Швеции. Сначала его приняли Кальтенбруннер и я и немедленно после этого отправились к Риббентропу.
И хотя я был очень сдержан во время этого первого разговора, я чувствовал, что установил хорошие отношения с графом. В этом визите я увидел возможность выполнения своего изначального плана — положить конец войне для Германии. В этой связи контакт со Швецией мог оказаться чрезвычайно важным, так как она была особенно заинтересована в установлении мира в Северной Европе. Таким образом, мои изначальные усилия сделать что-нибудь для Дании и Норвегии согласовывались с целями графа. Следующим шагом было превращение Швеции в посредника для заключения компромиссного мира. В завершение нашего разговора граф снова сказал Кальтенбруннеру, что он хотел бы увидеться с Гиммлером, чтобы сказать ему кое-что лично и наедине.