Разведывательная служба Третьего рейха. Секретные операции нацистской внешней разведки

Я также пытался внушить ему, что его место как командующего группой армий — в Берлине, а не в Пренцлау. Ему следовало бы понять, что удалить его из окружения фюрера уже во второй раз удалось именно советникам Гитлера. Ему следует немедленно вернуться в Берлин и заняться приготовлениями к миру. В случае необходимости он должен применять силу. Это был очень бурный разговор, но в его конце Гиммлер уступил и дал мне широчайшие полномочия для ведения переговоров с графом Бернадотом. А на следующий день он их отозвал. Он позволил мне сохранить лишь поверхностные контакты с графом и, возможно, уговорить его полететь к Эйзенхауэру по его собственной инициативе. И начиная с того дня — а это было начало марта 1945 г. — почти каждый день между мной и Гиммлером происходила борьба, в которой я вел бой за его душу.

Я уже рассказывал графу Бернадоту об этой борьбе. Во время наших разговоров мы договорились, что я уведомлю его, как только Гиммлер примет решение (я сам планировал сопровождать графа во время его полета к генералу Эйзенхауэру), и мы также договорились, что в случае, если рейх будет отрезан врагом, я полечу с Гиммлером на юг Германии и свяжусь с Бернадотом через шведского посла в Швейцарии.

И хотя граф Бернадот в первую очередь выполнял свою миссию по поручению датчан и норвежцев, он также пытался выступать и от имени евреев, и благодаря его правильному поведению в сложившейся ситуации он смог спасти евреев из Дании. Особую важность имели разговоры между Бернадотом и Гиммлером, которые начались в конце марта, когда Гиммлер пообещал графу не освобождать лагеря от заключенных при приближении армий союзников, а сдать их должным образом, особенно Берген-Бельзен, Бухенвальд и Терезиенштадт, а также лагеря на юге Германии.

Я продолжал напоминать Гиммлеру, насколько отчаянная сложилась ситуация, и предупредил его, что когда-нибудь история возложит на него ответственность за его нерешительность. Он ответил, что СС были созданы по принципу верности и он не может его нарушить. Если он это сделает, то поставит под угрозу саму основу своего собственного положения. Я сказал ему, что в сравнении с существованием целого народа СС представляют собой лишь небольшое меньшинство, а после долгого периода страданий немецкий народ будет ждать освобождения от этого испытания. Люди обращали свои взоры на Гиммлера, потому что он был тем человеком, который не стремился получить личную выгоду от власти. На такие слова он обычно просто отвечал: «Значит, вы хотите сместить фюрера?» И настолько переменчива была его натура, что были дни, когда ответ «да» стоил бы мне моей должности.

Внешний вид Гитлера, когда он появлялся в кинохронике, подтверждал мое впечатление, что у него все больше и больше усиливаются явные симптомы болезни Паркинсона, и поэтому я организовал встречу Гиммлера и профессора де Криниса, на которую Гиммлер попросил прийти главу здравоохранения империи Конти с целью обсуждения этого вопроса. Де Кринис позднее рассказал мне, что Гиммлер слушал его с большим интересом и пониманием.

Несколько дней спустя, 13 апреля, Гиммлер попросил меня приехать к нему в Вустров. Он повел меня на прогулку в лес и во время нее сказал: «Шелленберг, я полагаю, что с Гитлером больше ничего нельзя сделать. Вы считаете, что де Кринис прав в своем мнении о нем?» Я ответил: «Да, хотя я не видел фюрера уже довольно давно, но все, что он сделал за последнее время, по-видимому, указывает на то, что для вас настало время действовать».

В этот раз я еще раз указал ему на необходимость улучшить обращение с евреями и напомнил о его обещании господину Мюзи. Потом мы обсудили план приезда Керстена в Германию в ближайшие несколько дней вместе с Гилелем Шторхом — представителем Всемирного еврейского конгресса в Нью-Йорке, который хотел поговорить о еврейской проблеме лично с Гиммлером. Этот визит приближался, а Гиммлер все никак не мог решить, какой дать ответ. Я сказал ему, что ради Керстена и даже еще больше ввиду важности проблемы организацию этой встречи больше нельзя откладывать.

Гиммлер прекрасно знал, что общение с г-ном Шторхом, пока Гитлер еще жив, будет действием, имеющим фундаментальное значение и огромные последствия для его отношений с его собственными соратниками по партии и в связи с евреями. Я тоже ощущал, что такая встреча будет символична, и именно по этой причине настойчиво побуждал его согласиться на нее. Гиммлер боялся, что если Кальтенбруннер узнает о ней, то немедленно доложит об этом Гитлеру, но я заметил ему, что Кальтенбруннер собирался уехать в Австрию, так что эта встреча могла состояться в усадьбе доктора Керстена без ведома Кальтенбруннера. Наконец Гиммлер согласился на встречу, однако не очень охотно.

Он был очень встревожен разрывом отношений с фюрером, который к этому времени был уже почти полным. Гитлер даже уже отдал приказ, чтобы с формы особой гвардии СС (охраны Гиммлера) были сняты полоски с рукавов в знак немилости.