Когда ему задали вопрос о двух его безымянных сообщниках, он ответил, как и раньше: он не знал, кто они такие, и до сих пор не знает. Гейдрих заметил, что разговаривать о взрывчатке и запалах с совершенно незнакомыми людьми опасно — разве он не понимал этого? Совершенно равнодушно — почти апатично — Эльзер ответил, что, безусловно, опасность существовала, но он учитывал это. С того дня, когда он принял решение убить Гитлера, он знал, что его собственная жизнь тоже закончится. Он был уверен, что его покушение будет успешным, благодаря его техническим способностям. Приготовления заняли у него полтора года.
Мы переглянулись. Мюллер был сильно взволнован, а у Гейдриха играла на губах небольшая ироничная улыбка. Затем мы ушли.
На следующий день четыре самых лучших гипнотизера в Германии попытались загипнотизировать Эльзера. Это удалось лишь одному из них, но даже под гипнозом Эльзер дал точно такие же показания, как и раньше.
Один из гипнотизеров провел, на мой взгляд, самый лучший анализ характера и мотивов Эльзера. Он сказал, что убийца был типичным фанатиком, который шел своим путем в одиночку. У него были психопатические навязчивые идеи в отношении именно технических вопросов, которые возникали из побуждения добиться чего-то действительно значительного. Это происходило из-за ненормальной потребности признания, усиленной жаждой мести за якобы несправедливость, которой подвергся его брат. Убив руководителя Третьего рейха, он удовлетворил бы все свои компульсивные побуждения, потому что добился бы известности и чувствовал бы моральное оправдание своего поступка, освободив Германию от большого зла. Такие побуждения в сочетании с желанием пострадать и принести себя в жертву были типичны для религиозных фанатиков и сектантов. Проверка показала, что аналогичные психические отклонения наблюдались и у других членов семьи Эльзера.
Гиммлер был крайне недоволен нашими успехами. Прежде чем идти к Гитлеру на доклад, он сказал тоном, будто просящим меня о помощи: «Шелленберг, на самом деле это не наша проблема. Нам нужно найти людей, стоящих за всем этим. Фюрер просто не поверит, что Эльзер сделал это в одиночку; он все время настаивает на том, чтобы устроить большой пропагандистский суд».
Это была проблема, которая продолжала занимать Гиммлера в течение трех последующих месяцев, и в тот период мне было крайне трудно не допустить, чтобы Беста и Стивенса втянули в это судебное разбирательство.
Глава 9
Некоторые результаты наблюдений за Гитлером
Я знал Гитлера лично, я работал с ним и знаком с многочисленными подробностями его повседневной жизни, его методами, а также политическими и социологическими концепциями. Поэтому я могу нарисовать портрет его личности, но, хотя я часто пытался это сделать как мысленно, так и письменно, должен признаться, что мне это никогда не удавалось.
Знания Гитлера были, с одной стороны, основательными, а с другой — совершенно поверхностными и дилетантскими. У него была высоко развита политическая интуиция при полном отсутствии угрызений совести: им управляли самые необъяснимые, похожие на галлюцинации идеи и мелкобуржуазные запреты. Но его главной доминирующей чертой характера было то, что он считал себя человеком, назначенным Провидением творить великие дела для немецкого народа. В этом была его историческая «миссия», в которую он абсолютно верил.
Именно его напряженная манера говорить и гипнотическая сила его личности создавали впечатление о его интеллекте и диапазоне знаний гораздо выше среднего уровня. Вдобавок он обладал необычайной полемической способностью, которая помогала ему побеждать в спорах даже самых знающих авторитетов в любой области зачастую с самыми губительными последствиями. Он настолько выводил их из равновесия, что о подходящих ответах они думали лишь уже после спора.
У него было неутолимое стремление к признанию и власти в сочетании с культивируемой жестокостью, которая усиливала его молниеносные реакции, энергию и решимость. Пока фортуна улыбалась ему, эти качества давали ему возможность главенствовать в Германии и привлекали к нему испуганное внимание всего мира.
Гитлер не верил в личного бога. Он верил лишь в узы крови между последующими поколениями и смутную идею судьбы или провидения. В жизнь после смерти он тоже не верил. В этой связи он часто цитировал фразу из Эдды — этого замечательного собрания древних исландских легенд, которая для него воплощала глубинную скандинавскую мудрость: «Все пройдет, не останется ничего, кроме смерти и славы подвигов».