– А теперь говорите: «Раны, заживите; болячки, отпадите!»
Ли Эр повторил слова даоса. В то же мгновенье скамейка взвилась в воздух, опустилась на самую верхушку флагштока в храме Первого министра и словно приросла к нему. Прохожие на улице все это видели и подняли шум. Жена Ли Эра переполошилась:
– Наставник, беда! Как же он оттуда спустится?
– Не беспокойся, – отвечал даос. – Не беспокойся, я все сделаю, а пока узнай, кто я такой…
С этими словами даос сбросил с себя желтый халат и синюю головную повязку, и жена Ли Эра пришла в ужас – перед нею стоял хэшан-колдун.
– Твой муж был настолько глуп, что хотел меня погубить, – сказал он женщине. – Однако сделать это невозможно. Вот я и хочу, чтобы он посидел немного там и натерпелся страху.
На улице между тем собралась толпа, в которой были и служители ямыня. Задрав голову, они переговаривались между собой:
– Только недавно в ямыне выдали тысячу связок монет за поимку хэшана-колдуна, а он, оказывается, опять творит чудеса!..
Вместе с местным квартальным старостой они бросились на хэшана, но тот юркнул в толпу и, как всегда, пропал.
Ли Эр тем временем продолжал сидеть на верхушке флагштока, не зная, как спуститься вниз, а люди внизу суетились, не зная, чем ему помочь. Взбудоражился весь город. Люди только ахали:
– Ну и монах! Натворил дел!
О случившемся доложили Бао Чжэну, и тот в паланкине прибыл в храм Первого министра. Не в силах помочь Ли Эру, он решил расспросить его жену:
– Ну-ка, расскажи, как там оказался твой муж?
Жена Ли Эра все ему подробно рассказала…
– Совсем обнаглел колдун! – возмутился Бао Чжэн. – Если его не изловить, бед не оберемся!
Не успел он договорить, как из храма вышел хэшан и, поклонившись, громко сказал:
– Если позволите, господин, я опущу этого человека на землю.
– Сделайте это, наставник, и вы получите вознаграждение, – ответил ему Бао Чжэн.
Хэшан подошел к флагштоку, легко взобрался на его верхушку, обхватил руками Ли Эра и крикнул:
– Бао Чжэн! Ты честный и справедливый человек, я не хотел тебе досаждать. Да, я выманил у начальника военной палаты Вана три тысячи связок монет! Но какое тебе до этого дело и зачем ты приказал меня схватить? Но мстить тебе я не намерен, пусть лучше за тебя поплатится Ли Эр…
С этими словами хэшан разжал руки, и Ли Эр полетел вниз. Все закричали. А когда подбежали к Ли Эру, то увидели…
Поистине:
Если хотите знать о дальнейшей судьбе Ли Эра, прочтите следующую главу.
Глава тридцать первая
Итак, Ли Эру и за тысячу связок монет не надо было доносить на хэшана. Но раз уж он это сделал, получил наградные и открыл торговлю фруктами, то ему следовало отплатить добром за добро – почтительно встретить и угостить хэшана, когда тот пришел просить подаяние. А он вместо этого обрушился на своего благодетеля с бранью, рассердил его, хэшан же в отместку его погубил.
Когда Бао Чжэн подошел к упавшему, он увидел, что голова его от сильного удара ушла в плечи, а сам он мертв…
Мы не будем рассказывать о том, как горевала жена Ли Эра и как соседи помогли ей устроить похороны, а расскажем о хэшане, который все еще продолжал сидеть на верхушке флагштока. Внизу шумела толпа, людей нельзя было никак успокоить. Бао Чжэн тем временем все думал, как же схватить хэшана. Послать за дровосеком, чтобы они срубили флагшток? Бесполезно: отлитый из меди флагшток топором не срубишь…
А хэшан между тем насмехался над Бао Чжэном. Тот сердился, но ничего поделать не мог. И вдруг его осенило – он распорядился вызвать из военного лагеря сотню лучников и поразить хэшана стрелами.
Среди лучников были меткие стрелки, их стрелы пролетали совсем рядом с хэшаном, но тот прикрывался рукавом рясы. Бао Чжэн совсем было растерялся, но тут к нему обратился Жань Гуй:
– Я придумал, как изловить колдуна.
– Как? – спросил Бао Чжэн.
– Поскольку этот хэшан – колдун, в него надо пускать стрелы, смоченные в смеси из собачьей и бараньей крови, конской мочи и чеснока, – сказал он. – Только тогда его чары утратят силу.
По приказу Бао Чжэна все необходимое было тотчас же приготовлено. По сигналу все лучники разом выстрелили. Толпа ахнула – хэшан вместе со скамейкой летел вниз…
– Если монах не убьется, так уж наверняка искалечится, – говорили люди.