Развязка петербургских тайн

Амалия Потаповна поднялась, жестом позволив сидеть Загурскому.

— У меня привычка, размышляя, ходить по ком­нате, — сказала она. — Может быть, вам нужны деньги?

— Деньги нужны всем... И их всегда не хвата­ет...

— Особенно, если вести такой образ жизни, какой ведете вы, Платон Алексеевич.

Профессор удивленно посмотрел на Шпильце.

— Вам известен мой образ жизни?

— В общих чертах... Я слышала, что вам пред­стоят срочные платежи: господину Краузе за ру­биновое колье с бриллиантами, господину Ведене­еву за рессорную английскую коляску. Всего более двадцати тысяч. Не так ли?

— Совершенно верно, — рассмеялся Загурский. — А вы, однако, весьма неплохо осведомлены о моем финансовом состоянии...

— Я охотно могу помочь вам...

— Нет, нет... В долг не беру, — замахал руками профессор.

— Зачем же в долг?.. У меня для вас найдутся пациенты и, особенно, пациентки, которые будут чрезвычайно щедры... Чрезвычайно...

Загурский продолжал безмятежно улыбаться.

— Я полагаю, речь идет об искусственном пре­рывании беременности? Не так ли? — сказал он.

— Мне нравятся ваш ум и проницательность... Не только это. У вас будет огромное поле деятель­ности... Я предлагаю вам создать ассоциацию. Мой — опыт, ваши — знания... Соединившись, они составят большую силу... Ей покорится весь Пе­тербург.

Профессор почесал затылок, изображая мучи­тельные сомнения.

— А если я откажусь? — спросил он.

— Вы не откажетесь... Иначе бы зачем вам при­ходить ко мне?

— И тем не менее... — Загурский поднялся, по­дошел к Амалии Потаповне вплотную. — Я пред­ставляю себе поле деятельности, о котором вы ве­дете речь. На этом поле есть тропинка, ведущая прямиком в Сибирь.

— Господь с вами, Платон Алексеевич! — за­махала руками Шпильце. — Все мои помыслы свя­заны с одним: помочь заблудшим и несчастным. И более ничего... Никакого собственного интереса... Я знаю, что и вы исповедуете такие же идеалы. Я слышала, что в Москве вы, рискуя репутацией, пы­тались помочь молоденькой княжне Хвостовой... Совершенно бескорыстно... И что бы ни говорили сплетники и шептуны, не ваша вина в том, что она умерла... Кажется, от кровотечения...

Платон Алексеевич с немым восторгом посмот­рел на генеральшу.

— Восхищен... И на многих людей у вас есть подобные сведения?..

— Ну, что вы, — засмущалась Шпильце. —Только на выдающихся...

Загурский поклонился в знак благодарности за признание его заслуг.

— А что еще вам про меня известно?

— Ничего такого, что заслуживало бы нашего разговора... Разве что история с купчихой Чинеевой...

— Основательно подготовились, Амалия Пота­повна... Научно, я бы сказал... Ну, что ж... Деваться мне некуда... Видимо, придется согласиться...

— Чудесно! — воскликнула Амалия Потапов­на, вызвала горничную и приказала подать вина.

— Отметим наш союз бокалом «Вдовы Клико». Появилось вино. Взяв в руки бокал, Загурский сказал:

— За наш союз! И за то, чтобы мы ничего не скрывали друг от друга.

Они чокнулись и выпили.

— Вы давеча рассказывали о смерти младшего Шадурского... — сказал Загурский как бы между прочим. — Насколько я знаю, рядом лежал труп доктора Катцеля. Не так ли, Амалия Потаповна?

— Так вы знаете эту историю? — удивилась Шпильце.

— Самым поверхностным образом... А вот док­тора Катцеля я знал хорошо. — И увидев изумле­ние генеральши, добавил: — Мы учились вместе... А потом увлеклись тибетской медициной... Особен­но ядами...

— Интересная область, — сказала Амалия По- таповна.

— Как только я узнал из газет о смерти Катце­ля, я немедленно выехал из Москвы в Петербург. Покойный доктор говорил мне, что ведет дневник, куда заносит результаты своих научных исследо­ваний, а также житейские наблюдения.

Амалия Потаповна слушала затаив дыхание. . . Она знала о существовании дневника. И она очень не хотела, чтобы дневник попал в чужие руки или, не дай Бог, в полицию. Поэтому, узнав о смерти Катцеля, она послала в его квартиру на Аптекарс­ком острове своих людей. Они перерыли жилище Катцеля, обнюхали каждый шкаф, каждый укром­ный уголок, но дневника не нашли.

— Когда я приехал в дом Катцеля, то сразу по­нял, что кто-то уже побывал здесь до меня. Все было перевернуто, расшвыряно, разбито, — про­должал Платон Алексеевич. — Дневник же лежал на самом видном месте, на секретере, где ему, соб­ственно, и положено было лежать.

Шпильце досадливо развела руки.

— Вы хотите спросить, почему его не заметили те люди, которые, по всей видимости, его искали? А дело в том, что доктор Катцель совершенно вла­дел китайским языком. Свой дневник он писал иероглифами, чтобы непосвященный не мог его прочесть. Те, кто искал дневник, не обратили вни­мания на толстую тетрадь, заполненную непонят­ными знаками.

— А вы знаете китайский? — спросила Ама­лия Потаповна.

— Не так, как доктор Катцель, но вполне снос­но.

— Не жалеете о потраченном времени?

— Не жалею, Амалия Потаповна. В дневнике много ценных научных сведений... Разные анекдо­ты, истории... Одна — в стиле Эжена Сю... Яд, на­силие, покушение на убийство...

— Вы бы не могли показать мне этот днев­ник? — спросила Шпильце.