Развязка петербургских тайн

— Сергей Антонович! Да кабы вы знали!.. Вы для меня... Дозвольте в плечико поцеловать...

— Будет, будет, —тсказал Ковров, обнимая ста­рика.

Далеко за полночь Сергей Антонович и Нико­лай засиделись в кабинете. Ковров только что за­кончил читать показания Хлебонасущенского.

— У этого господина несомненные литератур­ные способности... Не хуже, чем в журналах, пи­шет... Но какое же душевное одичание! Какая мерз­кая душонка? Как думаешь, Николя, не откажется он от своих показаний? — спросил Ковров.

— Никогда. Ему на воле теперь страшнее, чем в тюрьме. Он знает, что Устинье терять нечего... Кроме того, узнал я, что пули, которыми убит Чер­нявый, находятся в следственной части. А у меня имеется та, которой был ранен Иван, и револьвер, из которого он был ранен.

— Итак, чем мы располагаем? — подытожил Ковров. — Показания Хлебонасущенского, днев­ник доктора Катцеля, орудие убийства Чернявого и покушения на Ивана, свидетели: Юлия, Глаша, Загурский.

— Юлия Николаевна пока не должна выходить из дома,— сказал Николай. — Глаша и Степан бу­дут говорить слугам в соседских домах, что она больна.

— Как лучше поступить, Николя?.. Явиться в следственную часть или под каким-либо предло­гом позвать Аристарха Петровича сюда? — спро­сил Ковров.

— Полагаю, что лучше было бы поговорить с ним здесь... Но как это осуществить? Чего ради он откликнется на наше предложение...

— Это я, Николя, беру на себя. Напишу ему записочку, да для пущей важности подпишусь быв­шим капитаном Золотой роты. Он, насколько я по­нимаю, человек азартный. Явится...

— Серж... Я должен сказать тебе очень важ­ную вещь...

— Я знаю, Николя, о чем ты собираешься мне сказать... Анна Яковлевна уже отписала Юлии, что ты собираешься жениться на Долли Шеншеевой.

— Но это же решилось всего неделю назад! — изумился Николай.

— Женщины в таких делах все чувствуют рань­ше и лучше нас... Твоя женитьба со всех сторон уже обсуждалась между Юлией и Глашей, и на­сколько я знаю, твой выбор высочайше одобрен. А если серьезно... Давно пора, Николя, в России хо­лостяков не уважают... Слово-то какое народ при­думал... Бобыль... Я вот тоже вскорости собираюсь папашей стать! Представляешь меня отцом?!

— Очень даже представляю... Рад за тебя, Серж! Ты уже замечательный отец. Митя с Таней тебя любят как родного.

— Хорошие ребята... Думаю, из них толк вый­дет. Когда свадьба?

— Это зависит от того, как скоро мы завершим наше дело. С Юлии Николаевны должно быть сня­то обвинение... И ей ничто не должно угрожать... — сказал Николай.

— Это верно,— согласился Ковров. — За тем и приехали.

Дом фон Шпильце. Петербург.

В кабинете у Амалии Потаповны сидел Загурский. Утром ему принесли записку от генеральши, в которой она сетовала на невнимание и пригла­шала на чай: Загурский понял, что ее приглашение связано с приездом в Петербург Ковровых.

— Какие новости, Платон Алексеевич? Что слышно в свете?..

— Все на дачах. В Петербурге, говорят, сто лет не было такой жары...

— О, да! — согласилась Шпильце. — Эта жара совершенно меня измучила... Россия — страна крайностей: то мороз, от которого замерзают внут­ренности, то жара, от которой сходишь с ума. Да, кстати... Я слышала, что в Петербург вернулись Ковровы...

— Что вы говорите?— изобразил изумление За­гурский.

— Вы, случаем, не предполагаете, зачем они явились? — спросила Шпильце.

— Понятия не имею...

— С Бероевой не снят судебный приговор... По первому же доносу полиция обязана арестовать ее и препроводить в тюрьму.

— Это не так просто, Амалия Потаповна. Су­ществует заключение о смерти, акт, подтверждаю­щий похороны... Боюсь, такого доносчика сочтут умалишенным... Да и Юлии Николаевне, в сущно­сти, ничего не грозит. Соберут консилиум, подтвер­дят психическую неустойчивость и отпустят с Бо­гом.

— Вы, как всегда, правы... Но зачем приехал Ковров? И этот бывший венгерец... 

— Какой венгерец?

— Думается, вы прекрасно знаете, о ком речь... Вы были в доме Чечевинских, и ваша жена была...

— Не хотите ли вы сказать, что осуществляете за нами слежку?

— Господь с вами, Платон Алексеевич!.. Слуха­ми земля полнится...

— И теперь, я полагаю, вы ждете отчета о моем визите? Не так ли?

— Я имела смелость думать, что мы с вами дру­зья... В трудные минуты я всегда шла к вам на по­мощь...

— А теперь трудные минуты настали для вас? — впрямую спросил Загурский.

— В последнее время, не скрою, я испытываю некоторое беспокойство... Вы простите меня, Пла­тон Алексеевич, но иногда мне кажется, что вы не совсем искренни со мной... Умоляю вас, развейте мои сомнения!

— Я, Амалия Потаповна, часто ловлю себя на том, что бываю неискренним даже сам с собой.

— Браво... Как всегда, остроумны. Ну что ж, хочу заверить, что мое расположение к вам оста­ется неизменным.

— Премного благодарен. Небольшая просьба: перестаньте следить за мной и женой... Мы, хи­рурги, лечим людей, но умеем и наоборот... По­звольте откланяться.

Загурский вышел из кабинета. Шпильце выз­вала Гуся.