Развязка петербургских тайн

Аристарх; Петрович с галантной предупреди­тельностью поднялся навстречу Амалии Потаповне.

— Покорнейше прошу прощения за то, что ото­рвал от ваших дел... Хотел самолично навестить, но некоторые обстоятельства помешали... Распо­лагайтесь, как дома, драгоценная Амалия Потаповна.

— Чем обязана? — сухо спросила Шпильце.

— Это я обязан перед вами за ваш визит... Яви­лись, так сказать, не мешкая...

— Как же мне было не явиться, когда вы за мной чуть ли не взвод городовых послали?..

— Что вы говорите? Помощник мой... Моло­дой еще, ретивый до службы... — Аристарх Петро­вич изобразил искреннее огорчение. — Отчитаю при случае... Всенепременно... А я, Амалия Потаповна, сюрпризик вам приготовил. Дошли до меня слухи, что вы разыскиваете по Петербургу Полиевкта Харлампиевича... Верно?

— Я не знаю никакого Полиевкта Харлампие­вича...

— Ну, этого уж никак не может быть... Вы год назад вместе с ним свидетельствовали по делу Юлии Николаевны Бероевой. Припоминаете?

— Припоминаю...

— Так вот, вышеупомянутый господин дал соб­ственноручные показания, где описал весь меха­низм организации насилия над несчастной Юлией Николаевной. Вот эти показания, можете ознако­миться... — Следователь протянул Шпильце пачку листов.

— Все это — ложь... Я не собираюсь читать вся­кую стряпню, составленную вашими сотрудника­ми,— Амалия Потаповна изобразила на лице пре­зрительное равнодушие.

— Полагаете, что мы это сами сочинили?..

— Полагаю...

— Введите подследственного Хлебонасущенского, — обратился Аристарх Петрович к секретарю.

Секретарь вышел и вернулся с Полиевктом Харлампиевичем.

— Здравствуйте, Амалия Потаповна, — сказал Хлебонасущенский.

Шпильце демонстративно отвернулась.

— Знакома ли вам эта госпожа? — спросил Ари­старх Петрович.

— Ну, как же-с... Генеральша Амалия Потапов­на фон Шпильце. Да ее всяк в Петербурге знает.

— Знаком ли вам этот господин? — спросил следователь у Амалии Потаповны.

— Смутно...

— То есть как — смутно?.. Вы, Амалия Пота­повна, тень на плетень не наводите... Я в два счета докажу, что вы меня в своем доме принимали, и не раз... — возмутился Полиевкт Харлампиевич.

— Господин Хлебонасущенский, готовы ли вы подтвердить под присягой свои письменные показания? — строгим голосом спросил следователь.

— Готов-с... Совершеннейше готов-с.

— Уведите подследственного. Хлебонасущенского увели.

— Это наговор! — повысив голос, сказала Шпильце.

— Вы так считаете? Видите вот эту тетрадоч­ку?.. Это — дневник доктора Катцеля...

Шпильце впервые по-настоящему испугалась.

— Как вы можете это доказать?! Это — под­делка!

— Не могу с вами согласиться... В моем распо­ряжении есть подлинные образцы почерка покой­ного. Графологи утверждают их полную идентич­ность с дневником.

— Вам ничего не удастся доказать. Свидетелей нет!..

— Почему же нет? Юлия Николаевна Бероева, к примеру.

— Она невменяема... Суд не будет слушать су­масшедшую!

— Не далее как вчера авторитетная комиссия медиков под председательством профессора Загур-ского дала заключение о полной психической де­еспособности Юлии Николаевны. Не станете же вы сомневаться в профессиональных качествах про­фессора Загурского?

Теперь Шпильце стало ясно, что капкан зах­лопнулся... Она предполагала, что Загурский ведет с ней двойную игру, что у него есть во всем свой интерес, но такого удара она не ожидала.

— Почему вы обратились именно к Загурскому?

— Здесь, Амалия Потаповна, вопросы задаю я...

— Вы, вы!.. Ну, что вы в меня вцепились?.. Что я вам сделала плохого?.. Почему вы меня ненави­дите?..

— Вы несправедливы... С чего мне вас ненави­деть? Я просто исполняю свой долг и считаю, что честный человек имеет право на защиту от него­дяев, а преступник должен находиться там, где ему и положено быть... Вы, Амалия Потаповна, преступ­ница. Я впервые говорю такие слова подследствен­ной до суда... Теперь вас не спасут никакие день­ги, потому что председательствовать в судебном заседании будет мой старый университетский друг, такой же зануда и законник, как я. Домой вас не отпущу. Вот предписание о вашем аресте... Если хотите написать жалобу, вот перо и бумага.

Эпилог.

Суд над Хлебонасущенским и Шпильце состо­ялся через месяц. Он длился двадцать дней, и каж­дый день зал заседаний ломился от публики. Ба­рышники доставали у судейских приглашения и продавали их по баснословным ценам.

Хлебонасущенский показаний не менял, при­знал все обвинения и был осужден в каторгу.

Шпильце вначале ни в чем не сознавалась, пы­талась изображать помутнение рассудка, свалива­ла всю вину на покойного Владимира Шадурского. Под давлением неопровержимых улик ей, в конце концов, пришлось сознаться в своих преступлени­ях. Она была лишена всех прав состояния и сосла­на в каторгу.

Юлия Николаевна стойко выдержала весь про­цесс. Один только Сергей Антонович знал, чего это ей стоило. Но он всегда был рядом, в любую минуту готовый прийти на помощь. И, главное, Юлия Николаевна знала: на него совершенно не действовало то повышенное внимание публики и газетчиков к интимным подробностям преступле­ния, которое обычно раздражает любящих муж­чин.